и сани; что при наступлении на Екатеринодар нам нужно будет два раза переходить железную дорогу: в первый раз в районе близ станции Кагальницкой, второй раз где-нибудь около станции Сосыка; что большевики там преградят нам путь и подведут к месту боя бронированные поезда; что трудно будет спасти раненых, которых будет, конечно, много»[98].

Опытный и авторитетный генштабист твёрдо и аргументированно отстаивал свою позицию. Он усомнился в достоверности сведений о положении на Кубани, отметив, что расчёт на помощь кубанских казаков может быть ложным и добровольцы вполне могут встретить враждебное к себе отношение. Подводя итог своим доводам, генерал Лукомский предложил идти вместе с донским походным атаманом в зимовники, где, прикрытые с севера Доном, находясь вдали от железных дорог, добровольцы в спокойной обстановке смогут пополнить конский состав, отдохнуть и выждать удобный момент для активной вооружённой борьбы. По его мнению, красные по крайней мере месяца два не будут тревожить армию, а если дерзнут, то будут разбиты.

После речи генерала Лукомского дебаты возобновились с новой силой. Генерал Алексеев уверял, что единственно правильное решение – идти на Екатеринодар. Его поддержал генерал Романовский, сказав при этом, что замечания, высказанные оппонентом, следует учесть и по возможности исправить во время похода на Кубань.

Закончил совещание главнокомандующий. Он согласился с доводами генерала Лукомского, но решил идти не на северные зимовники у Дона, а в район к западу от станицы Великокняжеской, который тоже богат лошадьми, скотом и зерном, чтобы после отдыха повести армию к Екатеринодару. По окончании совещания генерал Попов и полковник Сидорин уехали в расположение своих частей в станицу Старочеркасскую.

Вскоре после отъезда представителей донского отряда генерал Алексеев потребовал вновь собрать старших начальников у главнокомандующего. Вечером того же дня в доме, занятом генералом Корниловым, в столовой комнате, уже в третий раз в том же составе заседал военный совет. Открыл совещание генерал Алексеев, упорно настаивая на походе к Екатеринодару. С ответным словом выступил генерал Лукомский. «Я сказал, что не могу прибавить ни единого слова к тому, что было мною сказано днём, – вспоминал А. С. Лукомский, – и просил бы генерала Алексеева объяснить, в чём же он со мной не согласен. На этот вопрос я ответа не получил»[99].

Короткие прения завершились словами генерала Корнилова, что решения своего он пока не меняет, однако при подходе к станице Егорлыкской, где имелись необходимые армии склады артиллерийских припасов, будет понятно, стоит ли идти на Великокняжескую или свернуть на Екатеринодар. Кавалерийскому авангарду, стоявшему у станицы Кагальницкой, штаб армии приказал было следовать на восток, но затем отменил своё решение из-за трудности размещения по квартирам обоих отрядов и снабжения их продовольствием и фуражом. Штаб постановил пока идти параллельными дорогами и поддерживать с донским отрядом тесную связь.

За время стоянки в станице Ольгинской в армии происходил как приток, так и отток людей. Уехал находившийся при генерале Алексееве малочисленный отряд «особого назначения» полковника Лебедева. Ему поручили установить связь с Заволжьем и Сибирью. Несколько офицеров по личным мотивам решило не связывать свою судьбу с судьбой армии, но не всем удалось пробраться в безопасное место сквозь враждебное кольцо революционных войск. Некоторых из ушедших вскоре ожидала трагическая участь, например, Генерального штаба генерала Складовского и капитана Роженко. «Оба они в Великокняжеской были убиты большевиками исключительно за “буржуйский” вид, – отмечал А. И. Деникин, – и тела их бросили в колодец»[100].

Узнав от начальника штаба армии генерала Романовского, что главнокомандующий хочет командировать какое-нибудь авторитетное лицо в Екатеринодар для установления связи с кубанским атаманом и добровольческими формированиями, генерал Лукомский предложил свою кандидатуру. Утром следующего дня, 14 (27) февраля, переехав вместе с Добровольческой армией в станицу Хомутовскую, переодетые в штатское, генералы Лукомский и Ронжин отправились в крайне рискованное путешествие. Переночевав в станице Кагальницкой, ранним утром 15 (28) февраля они продолжили путь. Не доезжая около десяти вёрст до слободы Гуляй-Борисовка, они остановились передохнуть и покормить уставших лошадей в придорожном хуторе, где их арестовал отряд красноармейцев. Не помогли им ни маскарад, ни подложные документы. После долгих допросов и мытарств, сначала в селе Глебовка, затем на станции Степная, и суда, затем случайной встречи с самим Р. Ф. Сиверсом и нового суда в Батайске 18 февраля (3 марта), им чудом удалось избежать расстрела[20], но до Екатеринодара добраться не удалось…

Из ростовских лазаретов прибывали на извозчиках легкораненые и выздоравливающие добровольцы, которым в Ростове негде было укрыться от красноармейцев. Опасаясь, что их не возьмут в поход, они старательно притворялись здоровыми.

Глава третья

В станице Хомутовской. Первый бой

Ночь прошла спокойно. Перед самым рассветом – подъём. Впереди тяжёлый переход. У многих на устах все последние дни главный вопрос:

– Куда идём?

Никто достоверно ничего не знает. На этой почве порою возникали фантастические слухи. Но молодость и задор берут верх над унынием.

– Мне достоверно известно от штабного приятеля, что мы направляемся в Мервский оазис, – пряча улыбку, авторитетно заявляет озорник-поручик, стремясь поддеть излишне серьёзного командира взвода.

– Это где? – поинтересовался доверчивый взводный, произведённый в офицеры из солдат и не слишком разбиравшийся в географии, чем вызвал бурный смех своих починённых.

Небо посветлело, когда на южной окраине станицы построились части Офицерского полка. Спокойно и твёрдо отдавал распоряжения полковник Тимановский.

Ранним солнечным утром 14 (27) февраля Добровольческая армия покидала станицу Ольгинскую, двигаясь по направлению к станице Хомутовской, до которой следовало пройти около 20 вёрст. Сначала тронулся в путь авангард – Офицерский полк, за ним следовала 1-я батарея подполковника Миончинского, затем техническая рота. За авангардом вытягивалась колонна главных сил с обозом – под общим командованием генерала Боровского. В арьергарде следовал Партизанский полк генерала Богаевского.

На тощем, коренастом коне, неестественно вытянувшись и вытянув вперёд длинные ноги, выехал в голову колонны генерал Марков. На нём белая высокая папаха, чёрная куртка с белыми генеральскими погонами и штаны русского покроя. Он повёл колонну, и добровольцы то и дело посматривали на него: «Резкие русские черты лица и такая же резко определённая речь, – рисовал в своих воспоминаниях портрет генерала С. М. Пауль, – на слова не скупился и чисто по-русски»[101].

Увязая по щиколотку в грязи, медленно брели добровольцы по широкой улице богатой и просторной казачьей станицы. Пёстро и бедно одетые, разных возрастов, с котомкой за плечами и с винтовкой на плече, бойцы не создавали вид подтянутой воинской части.

В штатском костюме и в старых сапогах с порванными подошвами пришлось идти в поход и генералу Деникину. «На беду, у меня вышло недоразумение ещё в Ростове с вещами, – писал он в своих воспоминаниях, – чемодан с военным платьем был отправлен вперёд в Батайск еще тогда, когда предполагалось везти армию по железной