— Ну что ж, мой друг, меня радует, что ты задумываешься о столь далеких временах, радует, что не взвешиваешь свои шансы на победу, радует, что даже в мыслях не допускаешь поражения…

— Но как же я могу думать об этом, учитель? Ведь поражение будет означать беду для моего народа! Разве я могу это допустить?

Вот сейчас он, Куакуцин, был искренен. Жрец, похлопав его по плечу, конечно, не сказал, что поражение вовсе не означает бед народа, равно как победа, вовсе не означает его радостей. Более того, в игре значение имеет буквально все — каждое движение игроков, каждый их крик, даже то, как лягут вечерние тени на церемониальную площадку. Ибо все это — лишь знаки, буквы языка предсказаний, который открыт немногим. Тем, кто является истинными властителями, что бы не думали кацики[4].

— Как бы то ни было, мальчик, сейчас лишь полдень. До сражения есть еще время. А тебе следует хорошо отдохнуть. И приготовиться к тому, что ты выйдешь победителем. Как выходил им раньше.

Куакуцин молча поклонился и заспешил к себе. Его приютом уже несколько лет была хижина у самого леса. Такая необыкновенная привилегия была дарована юноше после первого десятка сражений, выигранных им вместе с его командой. Тогда предсказания стали истинным благословением для города — и сбылись полностью. Хищные звери, двуногие и четвероногие, не тревожили обитателей столицы, болезни обошли город стороной. Дожди были щедрыми, но беды не приносили.

Жрец посмотрел вслед ученику и улыбнулся. О, как бы удивился Куакуцин, заметив обыкновенную мягкую улыбку на лице своего сурового наставника! Мальчика ждал сюрприз. И он, его учитель, радовался этому. Ибо иногда успех в игре можно и подстроить… Хотя разве подстроишь радость мужчины, познавшего любовную страсть, способную сделать его во сто крат сильнее и смелее?

В хижине было полутемно — единственное окошко, занавешенное плетеной циновкой, давало совсем мало света. Но все же Куакуцин мгновенно заметил гостя, присевшего на лавку у стола. Через миг, когда глаза привыкли к полутьме, он увидел, что это не гость, а гостья. Девушка напряженно и чуть испуганно смотрела на него.

Никогда раньше он, юный боец, не удостаивался подобной чести — принимать в своем жилище ту, что дарует вдохновение. Ибо именно таково было предназначение девушек, украшающих собой ложе бойца перед решающей игрой. Теперь он, Куакуцин, знал, сколь весомы будут предзнаменования на церемониальной площадке и сколь много они будут значить для всех вокруг. В том числе и для этой грациозной молчаливой красавицы.

— Здравствуй, прекрасная! Я Куакуцин, боец.

— Здравствуй, Куакуцин-боец. Я Нелли.

— Приветствую тебя, Истина[5], на моем ложе!

Девушка мягко улыбнулась. Юноша был необыкновенно серьезен, но что-то в глубине его глаз говорило о том, что его душа — больше, чем душа бойца. Что ему свойственны и мечтательность и, быть может, тонкость, присущая скорее поэту или художнику.

— Я здесь для того…

— Я знаю, зачем ты здесь, красавица. Это честь для меня…

И, не давая Нелли сказать больше ни слова, Куакуцин прижался устами к ее устам в первом, удивительно отрадном для обоих поцелуе.

— И для меня это честь, мой герой… «Она жаждет меня!» Сознание этого наполнило необыкновенным огнем душу юноши, а в чреслах зажгло жажду такой силы, что ему едва удалось сдержать стон.

Нежные прохладные пальцы едва коснулись губ Куакуцина. От прикосновения, легкого как пушинка, он содрогнулся. Необыкновенная сила, что до времени спала, в этот миг ожила и обожгла обоих огнем разгоревшегося желания.

Его глаза были наполнены любовью, она сверкала, словно наибольшая из драгоценностей, какую только мужчина может подарить женщине.

— Не ждал тебя, не ждал женщины… Но, увидев тебя, понял, что лишь одного этого и жаждал. Я мечтал лишь о тебе, неизвестная моя звезда. Я готов ждать твоего желания ровно столько, сколько потребуется.

— Тебе не придется ничего ждать… Я горю и мечтаю лишь об одном — зажечь в тебе огонь невиданной силы. Огонь, который не может угаснуть никогда.

Но слова оказались не нужны. Только его губы на ее губах, его руки на ее теле. Девушка наслаждалась этими прикосновениями, вспоминала и узнавала своего единственного. Движения же юноши становились все смелее. Сначала на пол упала накидка, потом просторное вышитое платье… Нелли, более ни о чем не думая, помогла Куакуцину избавиться от простой рубахи и свободных коротких штанов из оленьей кожи, и глазам девушки предстало тело Куакуцина, тело столь совершенное, сколь и уязвимое. Несколько мгновений она молча любовалась этим изумительным произведением природы, не в силах коснуться его. Но в этот миг ее принц словно разбудил Нелли, стянув с волос расшитую бисером ленту. Девушка гордо выпрямилась, представ во всем блеске своей красоты. Она словно грелась в обожающем взгляде, которым ее окутывал Куакуцин.

Юноша еще никогда не чувствовал себя таким свободным. Он не стеснялся ни своей наготы, ни откровенных взглядов, которыми его окидывала Нелли.

Лишь браслет из черного обсидиана, браслет, с которым он не расставался никогда, по-прежнему сверкал на его левом запястье.

— Ты так прекрасен, любимый…

Но договорить Нелли не смогла — нежные губы юноши коснулись ее губ. Этот поцелуй яснее любых слов говорил о чувствах Куакуцина. Голова у Нелли закружилась, и она отдалась во власть рук смелого бойца.

Нежные касания становились все откровеннее, поцелуи все настойчивее. Казалось, юноша пытается одной этой встречей наверстать все те долгие ночи, что провел вдали от нее.

Куакуцин несмело тронул грудь девушки. Нелли подалась навстречу этой ласке, и положила обе ладони на плечи юноши. Почувствовав жар ее желания, Куакуцин прижался к ней всем телом. И Нелли пронзило изумительное ощущение — так могли соединиться только две половины одного целого! Девушка хотела бы еще насладиться этой неземной гармонией, но в ее героя словно вселился демон. Он гладил и целовал ее так яростно, что Нелли испугалась этого напора.

Куакуцин стал другим, слишком возбужденным и порывистым, и все же ее тело с готовностью отвечало ему. Когда он принялся посасывать ее грудь, наслаждение обожгло красавицу. Кровь пульсировала в такт его касаниям.

— Да! Да! — выдохнула она, погружаясь в океан бурлящих чувств. Жаркая волна обожгла низ живота. И словно почувствовав это, губы юноши стали опускаться все ниже. Нелли ощущала, как после каждого его прикосновения ее окатывает жаркая волна. Лоно ее наполнилось соками, и она мечтала о том миге, когда их тела соединятся. Словно подслушав ее заветное желание, Куакуцин прошептал: