Между гостей сновал смуглый красавец с клинообразной бородкой и повадками фата, который оказался распорядителем предаукционного показа.

– Как видите, «революционные» авангардисты твердо придерживались золотого эталона «трех эр» в живописи: «Рубенс, Рембрандт, Репин» с поправкой на идеологический монументализм. Признаюсь, некоторые их работы кажутся мне довольно интересными… Однако хороших авангардистских работ на продажу выставляется сейчас мало, поэтому галеристы пытаются ввести моду на «солнечный соцарт». Как вам, к примеру, эти оптимистичные сцены из общественных бань? – Волошин подвел ее к большому полотну, которое, казалось, источало дух распаренного березового веника. – По-моему, колоритно!

Оливия неуверенно пожала плечами:

– Я не большая любительница подобного стиля. Неужели это востребовано?

– Как показали последние лондонские и парижские торги, не очень… В цене по-прежнему шестидесятники и их предтечи, вроде Фалька, мастера Владимирской школы, маринисты начала XX века… хотя среди последних встречается много подделок.

За разговором они переместились в зал пейзажной живописи.

Там царило настоящее столпотворение: сутулые искусствоведы, бизнесмены в штучных костюмах, пронырливые арт-дилеры и надменные светские львицы. Волошин обменялся приветствиями с несколькими гостями и подошел к экстравагантной паре, застывшей возле небольшой картины Айвазовского. Рядом с невзрачным мужчиной с пастозным лицом стояла женщина редкой славянской красоты. На ней было пышное, зауженное в талии платье с оригинальной фольклорной вышивкой и черный шелковый тюрбан. Мужчина вел беседу с каким-то угодливым галеристом, то и дело покашливая и отирая выступающий на лбу пот. Очередной использованный носовой платок он, не оборачиваясь, совал своей спутнице – та, с выражением обреченности на лице, прятала его в свою эксклюзивную сумочку. Заметив Волошина, мужчина вспыхнул радостью и посеменил в его сторону.

– Ной Яковлевич, дорогой мой! Давненько, давненько… Мы вот тут с Виталием спорим: миниатюра Айвазовского или вот этот «сезаннизм» Гончаровой? – он ткнул толстым пальцем в сторону крупного холста романтического толка. – Виталий, – он взглянул на хлыща-галериста, – уверяет меня, что Айвазовский – самый верный вариант. Но Гончарова, да еще таким вкусным прайсом… Несколько лет назад ее «Улица в Москве» ушла на Sotheby’s почти за шесть лимонов – это ж тройной ценник!

– Аркадий, если бы передо мной сейчас стоял какой-нибудь неразборчивый нефтяник, я бы однозначно советовал ему Айвазовского, – авторитетно произнес Волошин.

Востроносый галерист при этих словах вспыхнул нервным румянцем, но промолчал.

– Но ты, Аркадий, человек не только со средствами, но и с развитым художественным чутьем. Инвестируй в обоих: Айвазовский продастся в любом случае, тут Виталий прав, а Гончарова… Попридержи ее ненадолго. С момента скандала, связанного с конфискатом, который пытались вывести на рынок под видом ее неизвестных работ, уже прошло несколько лет. Сейчас спрос на ее творчество снова растет… Кто знает, может, твой «сезаннизм» побьет все рекорды на торгах!

Растерявшийся Аркадий отер со лба крупные бусины пота, и, сунув спутнице очередной скомканный платок, вновь уставился на картины.

Галерист взглянул на Волошина глазами собаки, которой вместо обрезков перепала сочная отбивная, и хотел было что-то добавить, но Волошин тут же подхватил Оливию под локоть, и они смешались с толпой.

– Неужели и вправду обе купит? – спросила Оливия, остановившись наконец у зашторенного окна.

– Обязательно купит. Причем поверит любому провенансу… А ведь Айвазовский – самый фальсифицируемый русский художник. Шансов, что перед нами подлинник, очень мало. С Гончаровой ясности нет, но, судя по дергающемуся глазу Виталия, и с ней дело нечисто.

– Даже не верится, что на таких серьезных показах встречаются подделки…

– Да сколько угодно! Схема давно отлажена: в ней участвуют и чиновники, и экспертные институты, и владельцы художественных салонов, и оценщики… Даже опытные коллекционеры, покупающие произведения у самых солидных аукционных домов, зачастую получают фейки. Взять хотя бы «Одалиску» Кустодиева, купленную недавно солидным российским бизнесменом почти за три миллиона долларов через Christie’s. Четыре года она украшала его коллекцию, пока не стало ясно, что полотно поддельное…

– То есть все, что выставлено здесь сегодня, может оказаться фальшивкой?..

– Ну, не будем преувеличивать! Конечно, большая часть представленных работ аутентична. Однако перед каждой экспозицией и торгами выпускается немало монографий, каталогов, критических статей, а это – самый лучший способ легализовать работы, вызывающие сомнение. Подделки смешиваются с настоящими шедеврами во время таких вот вернисажей, включаются в книги об искусстве, а СМИ создают информационный шум, под который и происходит вброс контрафактов на рынок.

Взглянув на ее растерянное лицо, Волошин добавил:

– Пойдемте-ка лучше, я вам кое-что покажу…

Они добрались до самого конца анфилады и оказались в пустынной, ярко освещенной комнате. Это был роскошный белый зал, в котором покоем стоял фуршетный стол с закусками и напитками. Стены салона украшали изумительные античные панно, написанные темперой.

– На месте этой росписи раньше находились фрески знаменитого Мориса Дени, которого так ценил коллекционер Иван Морозов – особняк раньше принадлежал ему. Дени выбрал сюжет Психеи и Купидона и создал многометровые панно для вот этого Музыкального зала. Все они, увы, были утрачены во время войны – их скрутили и сложили в сырые музейные запасники, после чего красочный слой начал осыпаться… Но новая роспись мне тоже нравится – по-моему, она изысканна и самобытна. А теперь взгляните внимательно: эти четыре статуи в углах комнаты вам ничего не напоминают?

Оливия взглянула и обмерла.

– Неужели скульптуры Монтравеля?!

– Да, здесь когда-то стояли оригиналы… Но они были национализированы в восемнадцатом году, а потом попали в список «валютного резерва» и большевики продали их за рубеж… Хуже всего, что они ушли за бесценок и безо всякой описи – осели в частных коллекциях и украшают теперь лужайки особняков каких-нибудь американских магнатов. А то, что вы видите – всего лишь «оммажи». Работы учеников Монтравеля, своего рода «авторизованные копии», повторяющие стиль мастера и посвященные ему. Они были частью моей коллекции, и я подумал, что эти статуи могли бы украсить морозовский особняк в его сегодняшнем виде…

– Восхищаюсь вами, Ной Яковлевич! За несколько дней вы открыли передо мной целый мир, – призналась Оливия, но фразу закончить не успела: их уединение было прервано нарастающим гулом голосов.

Заиграли Шуберта, парадные двери распахнулись, и разномастная толпа гостей хлынула в светлый зал, мгновенно наполнив его ароматами дорогих духов и шальных денег.

Волошин принял от чопорного официанта два бокала с шампанским и принялся вполголоса пересказывать Оливии занятные биографии некоторых гостей: среди них были владелец кооператива по пошиву мягких игрушек, доросший до первых строчек списка Forbes; инженер конструкторского бюро, превратившийся в главу крупнейшего медиахолдинга; менеджер фирмы по мойке окон, ставший главой российского финансового консорциума…