Изучая религиозные воззрения туземцев, ариссарра пришел к выводу, что разбиение ключ-камня могло быть связано с установлением здесь, среди этого народа, новой религии, не терпевшей прежних языческих верований. Жрецы новой веры свергли прежних идолов и преследовали идолопоклонников, а вокруг каменного диска, насколько Каррах мог понять, прежде существовало что-то вроде капища древних богов. Но камни в жаркой заморской стране были разрушены раньше, чем появилась новая вера, принятая жителями этого города, и это было непонятно. И умирающий сородич говорил, что разрушители ключ-камней знали об их назначении и действовали сознательно, а не слепо уничтожали символы старой веры. Кто же эти разрушители и где они прячутся, спрашивал себя Каррах, сожалея о том, что у него нет достаточно сил для поиска таинственных сектантов: энергия, необходимая для поддержания жизни межзвездного скитальца, убывала — пусть медленно, но безостановочно.

Шли годы — так здесь называли циклы вращения планеты вокруг звезды. Ариссарра ждал, но его сородичи безмолвствовали: Каррах не получал никаких вестей из материнского мира, и никто из его соплеменников не пересекал межмировую границу. Ариссарра своих не бросают, но могло случиться так, что Каррах остался в этом мире один и след его затерялся — вселенские странники посещают сотни и тысячи миров, и бывает так, что кто-то из них пропадает бесследно. И все-таки Каррах не собирался сдаваться: ему помогала ждать жажда жизни, и еще — его ненависть, которая росла и крепла.

Волны человеческих эмоций омывали призрачное тело пришельца — его восприятие обострилось за столетия полусна-полубодрствования, — и вот однажды (это случилось через два с лишним века после возвращения Карраха к запертой двери и добровольного заточения под расколотым каменным диском) на дремлющего ариссарра обрушилась настоящая лавина людских чувств: ярости, страха и боли. Заинтересовавшись, Каррах перефокусировал свое восприятие — это не потребовало от него чрезмерно больших усилий — и взглянул на город со стороны.

…На окружавшей равнине дымили многочисленные костры, и перемещались толпы людей, восседавших на прирученных животных, которых здесь называли конями. И Каррах быстро понял, что происходит, — это была война, большая война. Ариссарра знал, что войны — обычное явление для варварских рас, еще не вышедших из состояния дикости. Звездным расам тоже было известно это явление, но войны на вселенских тропах возникали только тогда, когда под угрозой оказывалось само существование высокоразвитой расы, причем — как правило — противником выступало полуразумное стихийное проявление или вывихнутый разум (вроде такого, каким был разум кремнийоргаников планеты, уничтоженной Следящими). Во всех прочих случаях (почти во всех) межзвездные конфликты удавалось разрешить без массового уничтожения разумных существ и без разрушения планет. Не так обстояло дело у варварских рас — они воевали непрерывно, улучшая свое существование за счет других племен, грабя их и покоряя, чтобы заставить побежденных работать на победителей. Оружие дикарей было еще примитивным — они прерывали жизнедеятельность тех, кого считали врагами, механически разрушая их белковые тела с помощью металлических колюще-режущих орудий, ближнего боя и метательных, — но число погибших в таких войнах бывало довольно значительным, особенно учитывая общую численность населения варварских миров. Для ариссарра мотивы этих войн были непонятны: сородичи Карраха просто знали, что войны — это неизбежный этап развития и совершенствования разума и что далекие предки нынешних межзвездных странников тоже воевали между собой, и воевали жестоко. И вот сейчас перед мыслевзором Карраха разворачивалась картина именно такой древней войны.

Холодный разум вселенского скитальца быстро оценил шансы сторон. Город был обречен: осаждающие превосходили защитников и численностью, и оснащенностью — у них имелись машины, ломавшие стены и метавшие тяжелые камни и сосуды с горючей смесью. Мужество оборонявшихся могло только затянуть осаду, но не принести победу — это было ясно. Поняв это, ариссарра не испытал ни сожаления, ни горечи — война дикарей ни в коей мере его не касалась, и он не собирался в нее вмешиваться (даже если бы имел силы). Но посмотреть — почему бы и нет? В конце концов, звездные странники познавали миры во всей их многогранности, со всеми их бедами и катастрофами, — добро и зло во Вселенной тесно переплетены и неразделимы. И Каррах смотрел…

Осада продолжалась много дней. Местное светило появлялось и вновь уходило за горизонт, а машины медленно, но верно ломали стены, пробивая проходы, в которые врывались воющие толпы захватчиков. Люди — пронзенные, раздавленные, изрубленные, — гибли сотнями, и молодой ариссарра по имени Каррах вдруг почувствовал терпкий вкус эманации смертных мук, изливавшихся в пространство с каждым последним вздохом умиравших. И не только почувствовал, но и понял, что может впитывать эти муки и становиться от этого сильнее. Ощущение было новым, приятным и неожиданным: Каррах не знал, что он может питаться предсмертными выплесками эмоций гибнущих людей. Один умирающий приносил ему всего лишь малую толику силы, однако они погибали во множестве, и Бестелесный впервые за много лет заметил, как его энергонасыщенность возрастает. Но если так, то, может быть, нужно убить самому побольше местных обитателей и принять их последний беззвучный крик?

Не колеблясь, Каррах почти мгновенно убил ментальным лезвием несколько десятков людей, дравшихся в проломе стены (не делая различия между нападавшими и защитниками города — какая разница?). Однако эффект оказался нулевым — Бестелесному годились только смертные всплески людей, погибавших не от его рук (которых у ариссарра вообще-то и не было). «Досадно, — подумал Каррах, — но не страшно: будем собирать последние вздохи туземцев, яростно убивающих друг друга, — в них недостатка нет». И ариссарра превратился в ментальную воронку, жадно всасывающую последние мгновения бытия воинов и горожан, умиравших на стенах и горящих улицах. Каррах не жалел людей — какое ему до них дело? А он, собрав страшную дань, проживет еще много циклов — ему ведь есть для чего жить.

Кровавое пиршество тянулось долго, и прекратилось оно только тогда, когда рухнул последний храм, разбитый таранами, когда дома превратились в пепел, когда все улицы были завалены телами павших, и когда победители, согнав в толпу пленных, потянулись прочь от опустошенного ими города. А насытившийся звездный скиталец по имени Каррах вытянулся вдоль измерения, притормозил бег своего собственного времени и погрузился в сон сознания — в таком состоянии он мог существовать долго, очень долго…

* * *

Сон Ктулху чуток, древний бог может пробудиться в любую минуту, и тогда явь обернется кошмаром для живущих…

— Я все равно не понимаю, каким образом рассказанное вами касается меня? Космический демон, спящий в подземелье, Батыево нашествие, какие-то сектанты-фанатики… Я-то тут при чем?

— Понимать здесь нечего, князь, — старик чуть шевельнул посохом. — Через несколько лет на твой город обрушится страшное несчастье. Но ты можешь и оттянуть эту беду — лет на двадцать или чуть больше.

— Что за несчастье?