ещё даже не начинал. Данила, определи коров пока в конюшню, что ли?

— Разберёмся, барин!

Харисим вздохнул.

— А ты чего? — посмотрел я на него.

— Да поистратился… На обратный путь не накапало пока. Ждать надо.

— Ну так и добро пожаловать в гости! Отужинаем, как полагается.

— Да неудобно. Вон у тебя дом какой, люди… А я — головорез с большой дороги.

— Ну, кто из нас больший головорез — это ещё посмотреть надо. Давай, не стесняйся, как девица. Пошли, а то тётка Наталья обидится.

Харисим сдался. Тётка Наталья пришла в неописуемый восторг от такого гостя, который спокойно может проглотить и первое, и второе, и третье, и даже десятое, закусив тарелкой. Во взглядах, которые она бросала на нас с Захаром, так и читалось: «Не то что вы, эх…»

— Ты, это… Заходи, если что, — сказал Харисим, когда мы с ним поднялись наверх, к обломкам нуль-Т кабины.

— Да ты и сам заглядывай, — пожал я ему руку. — Только уж без коров.

Оглушительно расхохотавшись, Харисим встал на Знак и был таков. Я выдохнул. Наконец-то можно немного расслабиться.

Сзади как раз послышалось шуршание. Я повернулся и увидел смущённую Марусю, всё ещё в кокошнике и всём прочем.

— Владимир Всеволодович, мне переодеться? — спросила она таким скромным голосом, что у меня аж мурашки по спине пробежали.

— Не надо. Я тебя сам раздену. Только дверь запри.

* * *

— Как вы думаете, Владимир Всеволодович, а они дорогие? — шёпотом спросила Маруся, в свете занимающейся зари разглядывая браслеты.

Я дремал, но всё же открыл глаза и, посмотрев на тонкие запястья девушки, сказал:

— Золотые, по всему видать. Наверное, дорогие. Продать хочешь?

— Ага. Продать, и вам имение выкупить.

Тут я даже проснулся. И захохотал.

— Чего вы? — обиделась Маруся.

— Маруся… Имение я бы уже давно мог выкупить. Но мне рассрочку дали, вот я и не спешу, чтобы пояса затягивать не пришлось. Грамотная рассрочка — это не кабала, а счастье. Продать-то можешь и продать, только деньги потрать на себя, пожалуйста.

— Вы меня от водяного спасли. Я хотела отблагодарить вас…

— Да ты уже отблагодарила. — Я поцеловал её в губы. — Лучше и не придумаешь. А теперь давай-ка поспим.

Не знаю, как Маруся, а лично я вырубился моментально.

* * *

Утром, около двух дня, проснулся. Употребил завтрак, лакирнул кофием и во вздохом принялся снаряжаться в путь-дорогу.

— Опять куда-то один пойдёшь? — с завистью глядя, как я затягиваю ремень, спросил Захар.

Он сидел у меня в башне. Только что успешно сдал экзамен по справочнику.

— Вообще, могу тебя с собой взять. Знак-то прокачал ночью. Если фича есть, то почему её не заюзать.

— Я готов! — вскочил Захар. — А куда ты?

— В Смоленск.

— А что там, в Смоленске?

— Смоляне.

— Понял. Пошли!

Вот хорошая команда у меня, всё-таки, просто изумительная. Даже и прибавить нечего.

Мы с Захаром встали на Знак и мгновенно переместились в «фонтан». Не успели выбраться, как из пункта приёма костей вышел приёмщик и направился ко мне с мешочком.

— Деньги твои, Владимир, — сказал он, протягивая мне мешочек.

— Ого! — У Захара от такого глаза на лоб полезли.

Наверное, в этот момент он решил, что я что-то типа божества. Переубеждать его было бы долго и скучно, хотя на самом деле тут всё просто совпало.

— Это Иван с Ерёмой передали? — спросил я, взяв мешочек.

— Они, ага. Часа два назад хабар сдавали. А хорошо вы водяника прижучили! Знай наших, а?

— Точно. Нечего честных людей кошмарить.

Пожав друг другу руки, мы расстались. Я отправился к Илье Ильичу.

Дома того не оказалось — ну, ясное дело, генерал-губернатор всё-таки, а запрет сидеть дома взаперти я снял. Пришлось идти к месту работы. Там Илья Ильич и обнаружился — опять во внутреннем дворике, только на этот раз он не дубасил куклу, а поднимал штангу в жиме лёжа. Охотники-телохранители страховали.

— А-а-а, вернулся! — весело крикнул Обломов, сев на скамье. — Ну, Владимир, где был, чего видел? О, да ты с другом. Скоро всё Поречье в Смоленск перетащишь?

— Подмастерье мой, — кивнул я на Захара. — Осваивается… Слушай, Илья Ильич, к делу сразу. Куда ты там Головина-то упаковал? Я думаю, он уже размяк, можно с ним побеседовать.

— Отчего ж нельзя. Извольте, побеседуем!

Через пять минут Илья Ильич был полностью одет, причёсан и вообще готов к выходу в свет. Только вот свет, должно быть, его не очень жаловал. Среди аристократов как-то не в моде силовые тренировки. Вот верховая езда, например, или в карты проиграть пару деревень — да. А вот это вот всё — ну его в болото.

Впятером мы дошли до тюрьмы, где в подвальном помещении, в сырой одиночной камере тосковал официально мёртвый Головин.

— Итак, — сказал я, поставив стул посреди камеры и усевшись на него. — Напомни-ка, на чём мы с тобой в прошлый раз остановились? А, да: Троекуров.

— Это страшный человек, — тут же откликнулся Головин и перекрестился. — Я спать не могу.

— А какая связь?

— Только глаза закрою — его вижу. Стоит, ухмыляется, руки ко мне тянет… И пальцы — как будто в самое нутро! Просыпаюсь, сердце колотится, самого трясёт…

— Паническая атака обыкновенная, не нагнетай. Давай-ка по порядку. Троекуров — он кто? Колдун, как я понимаю?

Это, конечно, было бы из ряда вон. Колдуны могли жить относительно без палева в деревнях, но всё равно предпочитали отшельничество. А уж колдун-аристократ с нехилым влиянием в обществе — это вовсе чудо какое-то.

Хотя, с другой стороны, охотники-аристократы тоже на деревьях не растут, как яблоки…

— Он не колдун. Он — хуже! — заявил Вольфганг. — Колдуны перед ним по струнке ходят.

— О как. И много их тут таких циркачей, по струнке ходящих?

— Я только двух видел. Но они его боятся так же, как я.

— Ясно. А для чего Троекурову могло понадобиться принимать твой облик или создавать твоего двойника?

Вольфганг развёл трясущимися руками. Перелом я ему вылечил ещё той ночью, когда привёл к Илье Ильичу в дом. Не лекаря же тащить к покойнику.

— Предположи, — посоветовал я.

— Ну-у-у… Эм-м-м… Он, может,