Судьбы, – человечество не создало ничего величественнее этих двух воплощений желаний своих… Всем, кто чувствует себя одиноко среди бури событий, чье сердце точат злые сомнения, чей дух подавлен тяжелой скорбью, – душевный привет! И душевный привет всем безвинно заключенным в тюрьмах».

Несмотря на критику, давление со стороны власти и откровенные угрозы, А.М. продолжает резкую полемику с правительством, считая это долгом каждого честного гражданина. 17 марта он пишет: «Сегодня “Прощенное Воскресенье”. По старинному обычаю в этот день люди просили друг у друга прощения во взаимных грехах против чести и достоинства человека. Это было тогда, когда на Руси существовала совесть… В наши кошмарные дни совесть издохла… Расстреляно шестеро юных студентов, ни в чем не повинных, – это подлое дело не вызывает волнений совести в разрушенном обществе культурных людей. Десятками избивают “буржуев” в Севастополе, в Евпатории, – и никто не решается спросить творцов “социальной” революции: не являются ли они моральными вдохновителями массовых убийств? Издохла совесть… Где слишком много политики, там нет места культуре, а если политика насквозь пропитана страхом перед массой и лестью ей – как страдает этим политика советской власти, – тут уже, пожалуй, совершенно бесполезно говорить о совести, справедливости, об уважении к человеку и обо всем другом, что политический цинизм именует “сентиментальностью”, но без чего нельзя жить».

Больше года под редакцией А.М. газета «Новая жизнь» выходила в Петрограде, а с 1 июня 1918 года – и в Москве. С первых дней своего существования газета вела борьбу за объединение всех демократических сил для удержания завоеваний Февраля, за развитие культуры, науки, просвещения. Выступая против самодержавия и контрреволюции, газета вынуждена была выступить и против большевистской верхушки во главе с Лениным, провозгласившей курс на вооруженное восстание.

После Октябрьского переворота «Новая жизнь» оказалась в оппозиции к новой власти – резко выступала против методов, которыми осуществлялись социальные преобразования в стране, против террора и насилия, против роста новой советской бюрократии, тут же погрязшей в воровстве и взяточничестве, отстаивала свободу слова и свободу и достоинство личности, неразрывную связь политики и морали и первостепенную роль культуры в развитии страны.

Читая горьковские статьи в «Новой жизни», с горечью осознаешь, что это не боль вчерашнего дня – это, к сожалению, и сегодняшние наши проблемы.

Власть дважды приостанавливала издание. Ленин считал, что «Новую жизнь» вообще необходимо закрыть: «При теперешних условиях, когда нужно поднять всю страну на защиту революции, всякий интеллигентский пессимизм крайне вреден».

Да и сам А.М. устал от неопределенности положения издания. Он писал Екатерине Павловне: «Собираюсь работать с большевиками на автономных началах. Надоела бессильная академическая оппозиция “НЖ”. Погибать, так, там, где жарче, в самой “глубине” революции. Вообще же говоря – наши русские дела из рук вон плохи».

Конечно, это письмо не продиктовано «искренним» желанием сотрудничать с советской властью. А.М. попросту не видел другого пути: не вести же с большевиками вооруженную борьбу. Необходимо искать различные пути сотрудничества, не отказываясь от своих убеждений.

Все же Горький еще раз спрашивает у Ильича: «Дорогой Владимир Ильич! Вопрос о “Новой Жизни” принял очень острую форму, рабочие и служащие требуют определенного ответа: будет “Н.Ж.”? Очень прошу Вас – ответьте – по возможности скорее – разрешите Вы газету или нет? День стоит нам 10 тысяч… Убедительно прошу сказать – да или нет?» И «дорогой Владимир Ильич» ответил – в июле 1918 года газету окончательно закрыли.

Максим и революция

В отличие от отца Максим решительно встал на сторону большевиков. Горький никогда не считал возможным навязывать свое мнение сыну, ссылаясь на свой жизненный опыт, знания и т. д.

Из письма А.М. Екатерине Павловне:

Максим крепко верит, что жизнь и может и должна быть перестроена в том духе, теми приемами, как действует Сов. власть. Я не верю в это, ты знаешь, но я не считаю себя вправе разрушать прекрасные иллюзии юноши. Он верит – с оговорками, я с оговорками не верю, это не значит, что мы с ним вполне сходимся, но я его понимаю. В его лета чувствовать себя участником процесса создания новой жизни – великое счастье, неведомое ни тебе ни мне и вообще нашему поколению.

Я знаю чего ты боишься, но – мы все погибнем, это неизбежно, нас задавит деревня. Пролетариат Запада предал русских рабочих, западная буржуазия будет поддерживать русских крестьян до их победы над городом. Движение колчаковцев – это начало 17-го века, нечто вроде Мининского движения, и оно решительно враждебно городу, городской культуре. Кроме большевиков – нет сил, которые бы могли противостоять этому движению. Революция выродилась в борьбу деревни с городом – вот что надо понять. Задача момента – объединение интеллигенции и представителей крупной промышленности с большевиками, несмотря на все прегрешения и ошибки последних.

Вот моя точка зрения. Максим понимает ее. Он гораздо меньше юноша, чем ты думаешь, и он – весьма не глуп. Его детскость скорее маска умного парня, чем свойство характера. Есть много вопросов, которые он – так или иначе решил для себя.

Я очень советую тебе – не полемизировать с ним, предоставь его уму свободу. Он превосходно относится к тебе, и несогласия с тобою – нелегки для него, поверь. К тому же – ничего ты не сделаешь. Равно, как и я. Он счастливее нас.

Некоторые знакомые, мнение которых было небезразлично Максиму, упрекали его, что он выбрал лагерь людей, «проливших братскую кровь». Горько было слышать такие упреки, но свой выбор он сделал и энергично принялся за работу. Какое-то время Максим трудился в редакции газеты «Деревенская беднота», занимался разборкой корреспонденции. Близким с увлечением рассказывал, какой интересный и разнообразный материал проходит через его руки, с какими талантливыми людьми он встречается.

В марте 1918 года Максим отправился в Сибирь за продовольствием с санитарным поездом № 204. В то время в стране еще оставались достаточно большие запасы продовольствия, но не хватало подвижного состава для переброски его в Москву и другие промышленные центры России. В замерзающей столице жители получали по одной восьмушке хлеба, рабочие голодали. Тогда-то и было решено использовать санитарные поезда Земского союза. Три таких поезда – № 200, 202 и 204 – по правительственному заданию отправились в Барнаул. Везли мануфактуру, полученную на московских фабриках, с тем чтоб обменять ее на хлеб. Начальником поезда № 204 был назначен Алексей Силович Новиков-Прибой, его жена Мария Людвиговна заведовала хозяйством. А писатель Иван Вольнов и Максим отправились в путь санитарами.

Из письма Максима отцу:

Санитарный поезд № 204

1-го апреля н.с. 1918 год.

Проехали Вятку.