почвах земли, который, например, в далёком жарком Брахнадоре называют странным словом «нефть», прим. автора)

С помощью всех этих компонентов я смогла приготовить пусть не очень много, но всё же приличное количество жар-смолы. Да, она у меня получилась не совсем такой, какой должна быть, но главное, что горела — долго, ярко и хорошо. Правда искрила и шипела во время горения жутко.

Как только жители «Лукошка» спрятали свои товары и забежали в пещеру, откуда их достали люди Коцела, следовавший с ними волхв, которого Миляй звал странным именем Окунь — начал ворожить.

Этот Окунь, который вроде, как явился из самого Двуреченска* использовал какое-то особенное взрывное колдовство. По словам Миляя рвануло так, что земля застонала! А потом несколько минут грохотало так, что было подумать, будто наступил Конец Времён. Но, когда пыль и снег осели, стало понятно, что Окунь надёжно засыпал людей внутри пещеры.

Упыри до них добраться не смогли, поэтому повыли-порычали рядышком, да и ушли ни с чем. Правда, потом стало понятно, что без чужой помощи из пещеры и не выбраться никак. А Окунь возьми и потеряй сознание. Впал в какое-то болезненное беспамятство и приходил в себя только затем, чтобы поесть и попить. А потом снова откидывался и валялся в бреду. К нашему приходу, особенно ничего не поменялось — сейчас дед-волхв был абсолютно бесполезен.

(Двуреченск — город, что стоит на небольшом высоком полуострове, аккурат между судоходных рек Цветь и Сома. Этот город один из самых густонаселённых и богатых среди всех четырёх царств, расположенных на островах-лепестках Цветоморья, прим. автора)

Когда я, довольная работой по изготовлению жар-смолы явилась к Коцелу, тот вместе с парой опытных дружинников и одним из стражников, как раз обсуждал куда нам всем лучше держать путь. Было понятно, что сейчас, по темноте, в пургу, да с упырями на хвосте и обезумевшей нечистью в лесах, обратно в Орлец идти было слишком рискованно. Как минимум где-то нужно было схорониться на время и переждать хотя бы сегодняшнюю ночь. Конечно, скорого рассвета не предвидеться, но, если нас на тракте нагонят упыри — а они скорее всего нагонят — случится бойня.

К тому же, кровососы вероятно придут с еретником во главе. И по сути, я была единственной, кто мог бы противостоять его магии. Вот только у меня не было уверенности, что я против него сдюжу.

Судя по тому, что рассказал Миляй, этот ублюдок-колдун ещё до того, как стакнулся с кем-то из нечисти, серьёзно продвинулся в колдовском мастерстве. Но этого всё равно мало, чтобы воплотить в лице свиты самые страшные свои дела. Значит еретник этот договорился с кем-то о-очень могущественным, кто теперь будет его покровителем и помощником, в обмен на людскую кровь и жертвы.

Иными словами, нам нужно было бежать и быстро. В любое возможное укрытие. Таким местом, мне и наиболее опытным дружинникам, у кого право голоса было, виделась одна из наших сторожевых башен. Высокие, крепкие, похожие на детинцы из крепостей и обнесённые своим двором да частоколом, сторожевые и дозорные башни были разбросаны вокруг многих острогов и городов. Это был единственный способ для городов и деревень избежать внезапных нападений нечисти, набегов разбойников или тундрового народа. Последние, если соберутся в серьёзную армию, тысяч пять-семь или ещё больше, могли не только прийти пограбить деревеньки, но ещё и города пожечь, да людей в полон увести. А башни, которые были хорошо снабжены и стояли крепко, с гарнизоном в полсотни или больше воинов, никому не позволяли подойти к городам и острогам незамеченными.

Ближайшей к нам сторожевоей башней была «Аннушка». Башня с частоколом, неподалёку от Бобрового леса. Она высилась на озёрном скалистом острове и была отлично защищена. Там больше полусотни воинов в гарнизоне и плюс ещё ополченцы из внутреннего двора башни, который воинов обслуживал. Вместе могло собраться около семидесяти защитников. А упырей, по рассказам Митяя, в «Лукошке» было чуть больше сотни. Если кровососы под башню придут, будет шанс отбиться. А самое главное, на верхушке каждой башни есть вышки с сигнальными огнями — можно будет предупредить и Орлец, и другие остроги вокруг.

Вот только Коцел и слышать ничего не хотел про «Аннушку».

— Пойдём дальше, в «Ольгу».

— Коцел, Сварог с тобой! — ужаснулся один из дружинников. — Какая, в болото, «Ольга»⁈ До неё нам больше трёх-четырёх суток топать! Коней теперь на всех не хватает! Мы не успеем!.. Нам всем придётся не раз и не два сделать привал! А упырям то отдых не нужен!

Но Кочебор упрямо и агрессивно стоял на своём. Поэтому дружинники и представитель стражников ничего от него не добились. Однако, я не могла это так оставить. Нужно было срочно переубедить Кочебора. Тем более, что я знала, почему именно матёрый десятник не желал идти в «Аннушку». На то у него была личная причина.

— Сколько лет уже прошло, Коцел? — спросила я так, чтобы меня слышал только десятник.

Деревенские и воины из Орлеца отдыхали или готовились к длительному походу. Остальные стояли в дозоре, всматриваясь в ночь. За многочисленными разговорами вряд ли кто-то будет прислушиваться к нашему с Кочебором диалогу.

— О чём это ты? — хмуро глядя на карту местности, спросил десятник.

— О Вышеборе, сыне твоём старшем, который является начальным человеком в гарнизоне «Аннушки».

Услышав мои слова, Коцел поднял взгляд от карты и посмотрел на меня исподлобья. Взгляд десятника говорил о том, что мне лучше не продолжать. Но я должна была хотя бы попытаться уговорить твердолобого десятника пойти на компромисс с собственными дурацкими принципами. Иначе упрямство Кочебора, помноженное на принципиальность будет стоить жизни, как его людям, так и ему самому. Потому что лично я собиралась отправиться в «Аннушку».

— У меня там больше нет сына! — прорычал Коцел, мгновенно рассердившись.

Я закатила глаза. М-да, разговор будет трудный.

— Напомни, будь добр, он перестал быть твоим сыном до того, как женился на дочери брахнадорского купца или после? — немного поддела я десятника.

Мне было нужно, чтобы Кочебор отвлёкся от созерцания карты, на которой он тщетно искал другие башни или крепости, в которых можно будет укрыться от упырей и еретника.

— Что ты сказала⁈ — прищурился десятник.

— На старости лет тебя стал подводить слух? — чуть склонив голову на бок, спросила я.

Десятник глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Но взгляд у него стал свирепым.

— Он ослушался моего прямого указания! Вышебор в наглую пошёл против моей воли! Против воли его отца! — начал злиться десятник.

— Зато он пошёл по воле своего сердца, —