Послышался сдавленный голос Нормы с заднего сиденья:

– Что теперь, как думаешь?

В бинокль Лилли увидела океан разлагающихся лиц, кусающих воздух, с почерневшими зубами и глазами цвета старой слоновой кости. Рваная одежда, в которую были облачены мертвецы, большей частью превратилась в серые тряпки. Тела всех форм, размеров и степеней разложения бродили и сталкивались друг с другом или просто стояли на месте, и эта мешанина останков простиралась на мили. Заполнившие бездну случайные частицы, чьи холодные серые руки скреблись в этой пропасти, неуемные, движимые непостижимыми позывами.

– Мне кажется, они выжидают, чтобы посмотреть, что мы будем делать, – пробормотала Лилли скорее самой себе, чем кому-то еще.

– Кто? – прозвучал голос Томми, натянутый, словно струна пианино. – Ходячие?

– Похитители.

– Думаешь, они за нами наблюдают?

– Думаю, да.

Томми изучающе посмотрел на нее:

– Погоди, я знаю этот взгляд. Ты же не думаешь…

– Пристегни ремень!

– Нет, Лилли!

– Держись!

Лилли щелкнула вожжами, и кобыла сорвалась в галоп, заставив повозку накрениться. Они мгновенно скатились по склону. Джинкс и Майлз присоединились к этой смертельной гонке. С тех пор, как почти четыре года назад началось нашествие чумы, выжившие раздумывали, рассуждали и мучились вопросом о некоторых вещах, которые стоило бы знать о поведении мертвецов, будто определение «ходячие» провозглашало появление нового рода и вида существ (собственно, так оно и было). Способны ли они учиться? Могут ли они осмысливать что-то? Могут ли они усваивать знания? Является ли их поведение исключительно неосознанным? Они испражняются? Сфера исследований, которая больше всего занимала выживших и буквально не давала им спать по ночам, касалась «стадного инстинкта».

До сих пор никто так и не мог с уверенностью сказать, каким образом формировались стаи, объединяла ли их какая-то цель, как долго ходячие оставались в группе, прежде чем разлететься, словно листья, гонимые ветром по морской глади. Единственное, что не вызывало обсуждений, так это их катастрофическая смертоносность. Стадо представляло собой движущийся поток разрушения, учитывая совокупную силу огромного количества «поедающих машин», собранных в одном месте и движущихся синхронно. Позже особо наблюдательные выжившие обратили внимание на менее заметный аспект поведения групп: по-видимому, чем больше стая, тем менее она плотная. По какой-то причине в толпе образовывалось все больше свободного пространства, когда огромное количество ходячих собиралось на одной территории. Этот феномен среди некоторых выживших получил название «проплешин». И именно он стал причиной, по которой Лилли повела свою команду прямо в центр толпы. Если она сможет двигаться по этим проплешинам, по минимуму контактируя с ходячими, у нее может получиться провести группу нетронутой сквозь стадо мертвецов и выйти с другой стороны. Но чтобы это сделать, нужно было агрессивно и без колебаний врываться в эти бреши.

Теперь на их колымагу, мчащуюся по неровному склону холма вслед за конем по кличке Стрела, действовала сила гравитации, заставлявшая Лилли и Томми вжиматься в кресла. Задние колеса, уже практически сдутые, громыхали по кочкам и камням. С каждой стороны повозки бешено мчались Майлз и Джинкс, стараясь двигаться в ее темпе. Впереди, у подножья холма, примерно в сотне ярдов от них, без цели и направления двигались внешние края толпы. По мере того, как дребезжание повозки и топот копыт раздавались все ближе и ближе, одутловатые серые лица начинали оборачиваться на шум. Молочные глаза уставились на приближающихся людей; ходячие были похожи на обозленных пьяниц.

– Не высовывайте руки и ноги из салона! – крикнула Лилли Томми и Норме без тени юмора.

– ЧЕРТ! – Томми съежился внутри повозки, когда они промчались по направлению к переднему краю толпы. Нащупал свое ружье двенадцатого калибра. Они были уже достаточно близко, чтобы почуять вонь гнилого мяса, нависшую над толпой, словно пелена тумана, разглядеть черную слюну на лицах и услышать низкий гул звериного утробного рыка. Пятьдесят ярдов, тридцать, двадцать.

Лилли высунулась из окна и крикнула так, чтобы ветер донес ее слова Джинкс и Майлзу:

– ДЕРЖИТЕСЬ ПРОПЛЕШИН!

Она снова и снова хлестала вожжами, заставляя лошадь скакать с максимальной скоростью. Осталось пятнадцать ярдов… десять… пять, четыре, три, два, один.

Первый удар настиг молодую женщину на поздней стадии разложения. Левый борт повозки ударил это существо с огромной силой. Волна тухлой крови и разложившихся тканей залила открытый перед машины, где находились капот и двигатель, и покрыла Лилли и Томми толстым слоем вонючей жижи. Томми выдохнул и дважды выстрелил сквозь открытое окно в колонну ходячих, сминая их, заставляя кровавые брызги хлестать в солнечных лучах, освещающих луг.

Лилли чувствовала, как ее барабанные перепонки дрожат и звенят, пока она держит вожжи натянутыми.

Лошадь круто повернула, чтобы избежать очередного столкновения со стеной мертвецов, и врезалась в мужчину средних лет, одетого в рваный костюм. Пряжка на сбруе так сильно ударила ходячего по лицу, что его гниющие глаза вывалились из черепа, словно пробки, и взлетели в воздух на кровавых волокнах нервов. Еще один мертвец оказался смят тяжелыми копытами. Животное громко ржало и голосило, лавируя в трясине мертвецов с негнущимися ногами. При очередном повороте налево конь взревел, сбив полдюжины неуклюжих трупов, прежде чем прорваться через очередное их скопление и попасть на проплешину – почти акр пустого места, свободного от ходячих. Лилли воспользовалась возможностью и глянула в боковое зеркало на Джинкс и Майлза. Оба также достигли проплешины, и кони, и ноги наездников были покрыты черным маслянистым веществом. Каждый из всадников размахивал оружием с длинным лезвием, покрытым кровью – у Джинкс было трехфутовое мачете, у Майлза – потускневшая от времени сабля периода Гражданской войны, утащенная из заброшенного музея в Мичигане. Оба они тяжело дышали – им пришлось прорубать себе путь сквозь множество мертвых. Лилли ударила вожжами. Лошадь, вся в пене, храпя, галопом помчалась через открытое пространство. Лилли дернула левую вожжу, чтобы заставить животное вернуться на тропу, ведущую к северу. Никто и не заметил, как закончилась проплешина.

Еще один аспект, касавшийся проплешин, заключался в том, что случайный порядок этих пустых мест постоянно менялся: проплешины перетекали с места на место без предупреждения, с неожиданностью волн, откатывающихся обратно в море. В тот самый момент Лилли обнаружила, что ближайший круг мертвецов на расстоянии, может быть, пятидесяти футов уже учуял их присутствие и неловко развернулся, устремляясь к людям. Проплешина начала уменьшаться, а стая – давить со всех сторон.

До этого самого момента Лилли не обращала особого внимания на отдельных ходячих – она отмечала лишь очертания да вонючие, покрытые слизью зубы. Но теперь, при свете дня, по мере того, как эти существа надвигались со всех сторон, Лилли увидела, как приближалась женщина с разорванным пополам туловищем, половина лица которой болталась, словно шарф из плоти, а зеленые зубы щелкали. Потом разглядела еще одного – к ним приближался очень пожилой мужчина с огромной дырой в животе, такой, что сквозь нее, будто сквозь портал, просачивался солнечный свет. У еще одного мертвеца – пожилой женщины, одетой в грязный медицинский халат, – в груди торчал четырехфутовый кусок арматуры. Лилли окинула взглядом горизонт, чтобы сориентироваться. В некотором отдалении она увидела край леса в тени широкого оврага. Прямо перед деревьями в горячем мареве послеполуденного неба она заметила ржавую водонапорную башню с городским гербом Морленда, штат Джорджия, и осознала, что Купер Стивс и его арсенал находятся прямо за следующим заросшим холмом. Мгновенно, без особых раздумий Лилли решилась на бешеный бросок в сторону деревьев. Она дернула один повод, затем щелкнула обоими изо всех сил.