А кто-то уже знал.

Ему сразу стало известно, что ты родилась на свет. «В какую же школу пойдёт Ярушка? — задумался он. — В сорок седьмую? Но тогда ей придётся ездить в школу на трамвае и два раза переходить улицу. Нет, это далеко и неудобно. Определить её, может быть, в тридцать вторую? Там уже все места заняты. Придётся открывать новую школу, — решил он. — В Страшницах много ребят подрастает».

Позаботилось о тебе, девочка, государство твоей родной социалистической страны. Оно заботится обо всех, знает, кто состарился и кому нужно дать пенсию, кто заболел и кого надо послать в санаторий, в какой семье много детей и как помочь их родителям…

Денег в любой стране столько, сколько люди наработают. Как в любой семье. И, истратив их на что-нибудь одно, иной раз приходится отказать себе в чём-то другом. Ребята, которые плохо учатся, ошибаются, если они думают, будто огорчают этим только своих родителей. Нет, они огорчают весь народ, потому что это народ строит для них школы, готовит учителей.

И в нашей стране, и в Чехословакии на содержание школ расходуются громаднейшие суммы. А сколько ещё на детские парки, больницы, санатории, станции юных натуралистов, техников!..

Ты, может быть, подумаешь, ничего особенного в этом нет. Дети должны учиться, а как же иначе?

Человек всегда воспринимает жизнь такой, какой он привык её видеть. Так и с тобой, и с другими ребятами. Вы с рождения живёте в социалистическом обществе, где все дети учатся, где так заботятся о детях. А вот представь себе, что в некоторых странах Африки из ста девочек-негритянок в школу ходят только пять. Что на всём земном шаре большая часть взрослых — неграмотны. В тех странах, где у власти стоят капиталисты, миллионы неграмотных, больных, обездоленных детей.

Несколько лет назад к нам в Советский Союз приехали ребята из капиталистического мира. Это были дети армян, которые когда-то, ещё до революции, не могли найти у себя на родине работу и поехали искать счастья в другие страны. Ребята выросли далеко от Советского Союза — кто в Египте, кто во Франции, в Сирии, Америке.

Я поехала встречать этих детей, а потом осталась на некоторое время в Армении, чтобы поближе познакомиться с ними.

Видела бы ты, как широко раскрывались глаза этих ребят, когда они входили в школьный кабинет физики или поднимались по мраморной лестнице ереванского Дворца пионеров. А пионерский лагерь! Они не смели поверить, что дети самых простых людей, не капиталистов, не купцов, а рабочих и служащих, могут так прекрасно отдыхать.

Их всё удивляло. Неужели каждый человек может учиться? Каждому найдётся работа? Каждому платят деньги за отпуск и за то время, что он болеет? Есть такие врачи, которые приходят домой и бесплатно лечат? Есть библиотеки, где можно бесплатно прочитать любую книгу?

Я записывала рассказы этих ребят. Посылаю тебе свои записи.

«Нашу школу содержало благотворительное армянское общество. Но однажды богатый купец, член этого общества, разорился и перестал платить взносы. Поэтому из школы исключили нескольких учениц. Среди них оказалась и моя подруга Партамян. Родители за неё не могли платить: они были очень бедные. Когда она узнала, что теперь не будет больше учиться, то заплакала и весь день не показывалась никому на глаза. Даже я не могла её найти.

Через несколько дней, когда мы встретились, она сказала, что будет заниматься сама дома.

— Ты мне поможешь? — спросила она.

Я согласилась. Мы стали заниматься. После школы я приходила к ней и приносила свои тетрадки. Сначала всё шло хорошо. Партамян очень способная — она всё понимала. Но потом стало труднее: учебников у неё не было, а я не могла объяснить всё, как учительница. В это время Партамян поступила на работу в магазин. Она подметала пол, вытирала стёкла — одним словом, была уборщицей. Теперь у неё совсем не было времени, и мы встречались только по воскресеньям. Она всегда спрашивала:

— А что вы проходите сейчас по арифметике?

Я ей рассказывала, но обе мы видели, что теперь она уже сильно отстала.

В нашей семье любили Партамян. И отец и мать жалели её и говорили, что, если бы были деньги, они сами уплатили бы за неё в школу.

Однажды, когда мы сидели за обедом, старший брат сказал:

— На днях у нас будет серьёзный футбольный матч. Если мы его выиграем, получим приз.

И действительно, через несколько дней команда брата победила. Он принёс домой деньги. Все стали строить планы, как лучше истратить эти деньги.

Мать сказала:

— Давайте уплатим за Партамян. Ведь мы не рассчитывали на эти деньги. Как-нибудь проживём без них.

И отец и брат согласились. Через несколько дней Партамян снова стала учиться.

Вот какой счастливый случай помог Партамян вернуться в школу».

Правда, счастливый случай! Смотри, Ярушка, на какой тоненькой ниточке висела судьба Партамян. Надо было, чтобы брат её подружки оказался футболистом, чтобы на матче с другой командой его команда выиграла и получила приз, чтобы у футболиста оказалась такая добрая семья. Ну, а вдруг бы команда проиграла? А вдруг не было бы у Партамян такой знакомой семьи?.. Тут всё зависело от случая.

Прочти ещё одно письмо. Я нарочно выбираю письма ребят, приехавших из разных стран, и ты видишь — капиталистические порядки везде одинаковы.

«Учителя нашей школы били нас. Особенно злой был один учитель, он на урок приходил с палкой и бил нас так, что мы удивлялись, как у него палка не сломается. Но однажды она всё-таки сломалась. Вот как было дело.

Я написал диктант и нечаянно посадил кляксу. Хотел стереть её, но резинки у меня не было, и я попросил её у мальчика, который сидел впереди. Он сначала сделал вид, что не слышит. Потом очень медленно достал резинку из пенала и протянул мне со словами:

— На, попрошайка, нищий!

Это был богатый мальчик, он всегда смеялся над бедными. Поэтому я старался никогда ничего не просить у него.

С кулаками я набросился на обидчика. Он закричал. Учитель подбежал к нам и так стал бить меня, что палка сломалась и конец её отлетел далеко к доске…»

А вот третий рассказ:

«Однажды после урока меня вызвал к себе директор.

Я постучался в его кабинет и вошёл. Директор не обратил на меня внимания и продолжал разговаривать со своим помощником. Так я простоял около двери минут десять, если не больше.

Вдруг директор спросил, словно только сейчас заметил меня:

— Зачем этот мальчик тут