— Вы меня звали, господин директор.

— Ах, да! Я совсем забыл. Мы тебя исключаем. В нашей гимназии больше не будут учиться армяне. Я получил такой приказ. Собирайся — и марш домой!

Я стоял, словно окаменев, и не двигался с места.

— Ну! — крикнул директор. — Долго я буду с тобой разговаривать?! Иди!

Я вышел из комнаты и, позабыв даже про книги, побрёл домой.

Когда я подошёл к нашему дому, то услышал за дверью весёлый смех. Это отец, придя с работы, играл с младшими ребятами. Мне жалко было нарушать их игру, и я решил постоять за дверью, пока не перестану плакать. Но я неожиданно всхлипнул.

Отец открыл дверь:

— Кто тут плачет? Петрос! Что с тобой?

Тут я не выдержал и разрыдался. Я всё рассказал отцу. Он старался меня утешить, говорил, что я ещё буду учиться, но мы оба знали, что это неправда.

Так оно и случилось. До самого приезда в Советский Союз я нигде не учился. Я стал забывать даже то, что знал…»

«Когда мы приехали в Советский Союз и поступили в школу, — рассказывал ещё один мальчик, — то почти всем пришлось учиться классом ниже, чем учились за границей, потому что у советских ребят знаний больше. У нас, например, вовсе не преподавали физику, химию, естествознание. Вместо них был один предмет: «наука». В школах не было кабинетов, приборов для опытов. Мы проходили всё очень сокращённо, без практических занятий. Учили по своим записям: учебники стоили дорого, их не все могли купить.

По математике у нас тоже была сокращённая программа. Например, в пятом классе у нас была только арифметика. Геометрию и алгебру мы не учили. А всего в школе было шесть классов. Ясно, за один год ни алгебру, ни геометрию изучить нельзя.

Каждый день у нас начинался молитвой. Нам рассказывали о том, что богатство бог даёт за хорошие дела. А рядом с нами жили богачи, которые никогда никаких добрых дел не совершали. Нас всё время приучали к мысли о наживе, о богатстве: ведь в капиталистическом мире ценится только богатый человек… Мы видели бедных тружеников, которые много хорошего сделали в своей жизни, но умирали в нищете.

Сейчас, когда мы приехали в СССР, мы попали совсем в другой мир.

В советской школе мы стали получать настоящие знания, и многое из того, чему нас раньше учили, кажется нам теперь диким».

Мне хотелось бы, чтобы ты внимательно прочла эти рассказы и дала прочесть ребятам у себя в отряде. Чтобы они ценили заботу о себе в наших социалистических странах. Дело ведь и не только в средствах. Коммунисты и комсомольцы отдают много времени и сил, чтобы учить и воспитывать детей. Сколько у нас в стране одних вожатых-рабочих! Днём комсомольцы работают на заводе, а вечером идут к детям.

Так обстоит дело у нас, в СССР. Так и у вас, в Чехословакии.

Свободные народы прежде всего заботятся об образовании и здоровье детей.

Вот какие мысли вызвали у меня твои фотографии.

Целую тебя. Ещё раз спасибо за сюрприз.

Тётя Нина.

СЫН КОММУНИСТА

Письма к тебе, Ярушка, становятся для меня вроде дневника, привычкой. Я пишу их так, как если б каждый вечер заходила к тебе. Дома у нас посмеиваются — такая большая тётя, а дружит с маленькой девочкой. Но я не вижу в нашей дружбе ничего удивительного.

В Праге ты, непоседа, с таким редким терпением всегда отвечала мне, когда я забегала к тебе спросить какое-либо чешское словечко. Не уставала водить меня по Праге. А теперь я стараюсь издали помочь тебе. Ты лучше меня знала Прагу, я, пожалуй, неплохо знаю жизнь.

«Осторожно, Ярушка, не споткнись…», «Смотри, Ярка, какое красивое здесь местечко!», «Давай подойдём поближе. Что это за огонёк там светится?», «Откуда взялась эта туча?

Надо предупредить Ярушку»… Так думаю я про себя, когда сажусь за письмо.

Знаешь, в детстве долго можно блуждать, не находя верного пути, как блуждают порой неопытные путешественники в лесу: идут, идут и в конце концов оказываются на том же месте, откуда пошли. Так бывает, например, когда ребята остаются на второй год в одном классе. Они, бедняги, не понимают, что на целый год отстали от своих товарищей. Шли с ними целый год и остались на месте.

Сегодня мне хочется рассказать тебе о двух братьях, которые, как и ты с Либушей, совсем не похожи друг на друга. Я часто думаю: почему это в одной семье вырастают такие разные люди?

Недавно у меня была очень интересная встреча с одним итальянским журналистом. Я пришла к нему в гостиницу за статьёй и увидела двух мальчиков, его сыновей.

Старший брат, Энрико, широкоплечий, с сильными мускулистыми руками. Рядом со своим младшим братом, Деде, напоминавшим слабую, робкую рябинку, Энрико выглядел крепким, сильным дубком. Энрико заразительно смеялся, шутил и, когда я попросила, спел задорную песенку.

А Деде, узкоплечий, с испуганным взглядом, просидел весь вечер молча, забившись в тёмный угол.

Когда ребята ушли спать, я осторожно заметила в разговоре с их отцом, как не похожи друг на друга братья.

— По характеру ещё больше, чем по внешности, — ответил отец. — С Деде у нас много хлопот… Вы знаете, в Италии нелегко детям коммунистов. Как в любой капиталистической стране. Наших детей не жалует школьное начальство. В школе коммунистов называют дурными людьми. А мы учим наших детей всем сердцем любить вашу светлую страну. Учим верить в коммунизм.

Дома ребята слышат одно, а в школе совсем другое. Ни одна мысль, вынесенная нашими ребятами из дома, не встречает поддержки в школе. Конечно, это нелёгкая жизнь. Учтите, что в Италии немало детских и юношеских организаций, в которых воспитывается вражда к коммунистам. Они борются за своё влияние, они преследуют детей коммунистов…

Старший, Энрико, впрочем, никогда не колебался. Он твёрдо решил: вырастет и станет коммунистом. Как отец, как мать. Как дедушка, расстрелянный фашистами. Поэтому с первых лет своей школьной жизни Энрико вёл себя как маленький коммунист.

Там в школе так принято: при входе в класс каждый ученик должен произнести молитву. Энрико никогда этого не делал, он даже маленький молча проходил на своё место. И до четвёртого класса это сходило ему с рук. Просто никто не мог представить себе, чтобы в школе, где все дети религиозны, вдруг мог появиться безбожник.

В четвёртом