— Отец, они убили твоего сына! — глаза Дарена наливались предательскими слезами.

Он не хотел показывать слабости, так его учили, быть всегда мужественным. Но что делать, если твоего брата убивают только лишь в угоду плохому настроению вождя? Пятнадцатилетний Катан привез в главное селение племени Огня рыбу. Было сделано все, как того потребовал лекс огневиков Динокл. Любознательный парнишка задержался в селении племени Огня лишь на часок, так как у него там была приятственной наружности молоденькая зазноба. И надо же было Катану попасться на глаза старому Диноклу… Лекс просто и незатейливо перерезал горло парню.

После Динокл понял, что сделал, но было уже поздно. Единственное, о чем додумался лекс огневиков — это дать разрешение роду рыболовов в следующий раз привезти на треть меньше рыбы. Но такая вира за убитого только лишь демонстрировала отсутствие понимания ценности жизни сына главы рода Большой Рыбы.

— Отец, ты же не смиришься с убийством Катана? Мы не можем подступиться и убить Динокла. Я это все понимаю и не хочу подвергать род опасности, но уйти же мы можем! Можно мстить, подлавливая охотников Динокла и убивать их, — уже успокоившись, скорее, умоляющим голосом говорил Дарен.

Несмотря на то, что вокруг отца и сына стояли все мужчины рода, а за их спинами переминались с ноги на ногу женщины, стояла полная тишина, нарушаемая лишь разговорами отца и сына. Более взрослые мужчины стояли чуть позади Артара, молодежь толпилась за спиной Дарена. Становилось очевидным разделение племени, и лишь отец с сыном, договорившись, могли это предотвратить.

— Сын, я никогда не забуду твоего брата, моего сына. Я не забуду, как Динокл двенадцать лет назад украл твою мать и… — глава рода не решился говорить про то, что было с его любовью всей жизни.

Тогда он хотел что-то сделать, обратился к вождю племени Рысей Хлудвагу, будучи готовым войти в племя на почти что любых условиях, но только отомстить. Вот только, лекс Рысей унизил Артара и отправил обратно. Мало того, Хлудваг сообщил Диноклу о том, что глава рода рыбаков был у него и просил содействия в убийстве лекса племени Огня.

Динокл двенадцать лет назад проявил не всегда свойственную ему политическую смекалку и поставил ультиматум: либо полное уничтожение рода, либо род добровольно становится подвластным огневикам, поставляя большое количество рыбы.

Именно тогда Артар и решил воспитывать в роду воинов, чтобы отомстить. Вот только сегодня он не видит невозможности осуществления мести. Пока не видит…

— Я не хотел тебе, сын, раскрывать свои мысли, но для того, чтобы удержать от глупых поступков, скажу главное, — глава рода замялся, оглядел присутствующих, но все же решился продолжить. — Рыси и Огневики сцепятся и будут грызть друг друга. Мы имеем возможность присоединиться к победителю, и я думаю, что это будет племя Огня.

«А еще Динокл во время этой войны, так или иначе, но умрет и я отомщу, но случится это тайно, чтобы все подозрения пали на Рысей», — подумал Артар, но, по понятным причинам, вслух произносить не стал.

— Хорошо, отец, я тебя понял, — необычайно спокойным голосом и даже с улыбкой сказал Дарен.

— Сын, не нужно глупостей! Я знаю, что делать, — с нажимом произнес Артар, подозревая в тоне сына что-то неладное.

Люди рода Большой Рыбы, убедившись, что спор утих, сын подчинился воле отца, с удовольствием начали расходиться по своим рабочим местам. Род насчитывать чуть более ста человек, большинство из которых жило мирным трудом. Весь мирок мирно живущего человека замыкался на изготовлении снасти, ловли рыбы, ее приготовлении и снова изготовлении снасти. Может, в политических вопросах эти люди не разбирались, но свою работу они делали более, чем хорошо и не стремились к большему.

Род Большой Рыбы мог преспокойно обеспечивать себя не только рыбой, но и дарами леса. Не чуждо им было и животноводство, свиней иногда кормили той же рыбой. Однако, наложенная на них дань сильно подрывала экономику и продовольственную безопасность. Так что и этим людям было известно, что такое голод, хотя в меньшей степени, чем тем родам, которые уделяют первостепенное внимание воспитанию воинов.

— Ночью общий сбор у ручья с форелью, — шепнул своим соратникам Дарен, решив все же действовать активно.

* * *

— Мы едем, едем, едем в далекие края, хорошие соседи, счастливые друзья, нам весело живется… — напевал я дурацкую песенку дурацким голосом в дурацком настроении.

Мы уже почти прибыли к месту. И я занимался тем, что пытался наложить картинку открывающуюся моему взору на ту, что осталась в моей памяти из будущего. Вот тут… нет, чуть в стороне, стоит арка, стилизованная под ворота средневекового замка, с надписью… кажется, «1557». Это год первого упоминания Лоева, хотя город тут был и ранее. Теперь нужно пройти налево где-то метров шестьсот-семьсот. Туда, где стояли старые ржавые качели.

Еще минут двадцать поиска — и вот он — геологический разлом.

— Выбираем место, ставим палатки. Карик, выставь дозор и подумай над тем, где организовать смотровую площадку, — отдавал я приказы. — Молодежь, за мной! Стасик, ты тоже!

Я решил сразу начать с дела, чтобы уже завтра отправиться обратно в селение, оставив здесь шестерых человек. И то люди останутся лишь в том случае, если задуманное начнет исполняться.

Подойдя к разлому, я достал саперную лопату и сам, не взирая на то, что рабовладелец, начал копать. Не сказать, что меня на долго хватило, я лишь обозначил контуры шурфа и доверил почетное занятие другим.

Через час мы уже докопались до того пласта земли, который вроде бы был соленым. Я стоял и смотрел на эту землю и решался попробовать ее на вкус. Можно, конечно, приказать своему рабу и Стасик, безусловно, нажрется земельки. Вот только, как я определю, насколько она соленая?

— Стасик, скажи мне: «если ты не съешь землю, то ты не мужик!», — потребовал я у своего раба, но Стасик только хлопал ресницами и молчал, не зная, что делать.

Того и гляди, как в той песне сейчас взлетит, по средствам хлопанья ресницами.

Это, конечно, блажь и детская глупость, но на меня раньше всегда такое действовало, мотивировало. Стою, стало быть, в воде, холодно. А здесь мне скажут, что, если не войду в воду, то и не мужик вовсе, так я прыг — и уже на середине реки и зубы барабанную дробь отбивают.

— Эх,