надо отдать должное самой Дине… Она умеет держать лицо в любой ситуации. Это какая-то совершенно особенная порода людей.

– Пап, ну ты чего застыл?! Пойдем! Мы ж опаздываем.

Я вздрагиваю, голос сына воронкой засасывает меня в реальность. Возвращаю в почтовый ящик конверт с повесткой, сделав вид, что ее здесь не было. Гоню нехорошие предчувствия прочь. А те косятся на меня сквозь щель для писем недобрыми желтыми глазами.

– Не опоздаем. Еще полно времени.

– А вот и нет. Звонок через десять минут, а нам еще нужно подготовиться к уроку, потому…

– … что если мы этого не сделаем, – подхватывает слова Никиты Данил, – училка опять будет на нас орать.

– Орать на вас никто не имеет права.

– Так ей и сказать?

Вздыхаю. Вообще, конечно, хочется, им позволить. Знали бы вы, как хочется! Но для суда нам нужны характеристики из школы. Желательно, положительные, а как такие добыть, если каждый раз заедаться?

– Нет, не нужно. Давайте просто будем умнее, ага?

Кажется, так говорят все родители, когда не могут объяснить истинные мотивы своих просьб.

– Ненавижу ее!

– Ник…

– И школу ненавижу. Пусть она сгорит в синем пламени!

– Просто потерпи.

Двери лифта расходятся, по ступенькам почти бежим.

– Потерпеть? Да нам еще семь месяцев учиться! Я посчитал, – стонет старший.

– Ну, вот видишь. Тут со счетом у тебя проблем не возникло.

– Пап, мы вообще-то серьезно! – возмущенно пыхтит Данил. – Семь месяцев мы это не выдержим.

Вываливаемся на улицу. Выпавший за ночь снег к утру превратился в мерзкую, чвакающую под ногами кашу. Скорей бы он уже лег…

– Семь месяцев и не надо.

– То есть как это?

– Давайте продержимся до суда, а там что-нибудь решим. Думаю, после у меня освободится немного времени, и я смогу возить вас в гимназию. Ну, или вы сами станете ездить.

– И ты нам разрешишь? – синхронно удивляются пацаны.

– Посмотрим.

Охватившая парней радость очень быстро растворяется в воздухе.

– Ничего не выйдет.

– Почему это?

– Потому что классы в гимназии давно укомплектованы.

Слово «укомплектованы» у Данила получается произнести далеко не с первой попытки. И становится понятно, что оно для него совсем новое, подслушанное у старших.

– Почему ты так решил?

– Нам училка сказала. Кажется, ей нравится наблюдать за тем, как рушатся наши мечты.

Я не знаю, плакать мне или смеяться. Такие слова из уст шестилетки звучат, ну, правда, очень смешно. Особенно если не вдумываться в их смысл.

– Ну, погоди… Почему сразу рушатся?

Мы останавливаемся у ворот, ведущих на территорию школы. По привычке я проверяю, не забыли ли пацаны дома сменку, и со вздохом по очереди поправляю их наспех застегнутые куртки. Труд это напрасный – уже через пару минут мальчишки распахнут их вовсе, сдвинут набекрень шапки и поволокут за собой шарфы по дорожкам, ступенькам и гулким школьным коридорам аж до самой раздевалки, где от них, наконец, избавятся. Если, конечно, ничего не потеряют по дороге, что тоже порой случается.

– Потому что, – со слезами на глазах бурчит Ник.

– Эй, Никит, ты чего? Ну-ка посмотри на меня.

– Чего тебе?

– Скажи, разве я позволю, чтобы ваши мечты разрушились?

– Нет? – шмыгает носом.

– Нет! – клянусь я. – Никогда.

Я все что угодно сделаю, чтобы у моих сыновей было самое лучшее детство, чтобы их мечты исполнялись, а жизнь складывалась как нельзя лучше, потому что… Не знаю… Наверное, потому что иного просто себе не прощу. Это то единственное, что я еще могу сделать для Лизы. И то немногое, что еще удерживает меня здесь.

Наградой за мои слова – две щербатые широкие улыбки. И объятья. Мальчишки умеют пристроиться по обеим сторонам от меня, так чтобы не мешать друг другу меня тискать. В ответ обхватываю их затылки в шапках ладонями и сильней вжимаю холодные носы в карманы на куртке. В горле предательски колет. А внутри что-то беспокойно ворочается. Может быть, это страх не оправдать то абсолютное доверие, с которым на меня смотрят парни. Это в их глазах я – супермен. А в жизни… Господи… В этой гребаной жизни я на данный момент – никто.

Может, правда к отцу пойти? Попробовать еще раз объяснить, что для меня значат эти дети? Ну, он же не совсем отморозок какой-то. Нормальный, в общем-то, человек. Пациенты на него вообще молятся.

Интересно, как в военкомате узнали мой новый адрес?

И что я буду делать, если за мной придут?

Стою за воротами, пока яркие куртки пацанов не скрываются за школьной дверью. Засовываю озябшие покрасневшие руки в карман и быстрой походкой устремляюсь к остановке. Автобуса долго нет. Я беспокойно переминаюсь с ноги на ногу. Наверное, чтобы чувствовать себя более-менее в безопасности, человеку нужно держать свою жизнь под контролем и иметь на нее хоть какой-нибудь план. А из той пропасти, в которой я очутился, горизонт планирования вообще не виден. Наше будто туманом заволоченное будущее не просматривается даже контуром… И это сводит меня с ума.

Пожалуй, на сегодняшний день я только одно знаю точно. Потеряв Лизу, я не могу лишиться того единственного, что от нее осталось. Я не имею права ее подвести, пусть я и не верю, что она существует где-то там, в другом измерении, откуда наблюдает за нами. Нет ее где-то там. Никого нет. Это глупость, придуманная отчаявшимися, как и я, бедолагами со сломленным пополам хребтом. Но Лиза живет в моей памяти. И будет в ней жить всегда. А значит, я должен сделать все, чтобы усыновить мальчишек. Любой ценой. Жаль, эту цену никто не спешит называть вслух…

Рабочий день идет своим чередом. Сегодня никакой экзотики. Видно, в будни состоятельным женщинам не до интимных массажей. Вот если спину прихватило – это да, ради здоровья можно и отменить совещания-переговоры-встречи и что там дальше по списку? А зря. Деньги это приносит отличные. Даже жаль, что возможность подзаработать выпадает нечасто. В связи с этим у меня не наблюдается никакого внутреннего конфликта. Ну, вроде тех, какие обычно бывают у проституток. Я просто не рассматриваю интимный массаж как продажу себя… Потому как нельзя продать то, чего нет, согласитесь. Да и