– Как?

Не знаю, зачем переспрашиваю. В глубине души я понимаю, о чем он. Всем интересно, как живет титановая королева. Та, против воли которой никто в наших краях не посмеет пойти.

– Зная, что никакие проблемы тебе не страшны.

– О, это ошибка – думать, будто у меня нет проблем. Их полно, Фед. Просто они у меня другие.

– Наверное. Спасибо, что помогла.

– С чем?

– Ты издеваешься? – Фед сощуривается. Ему, видно, и впрямь в моих бесконечных уточнениях видится какая-то издевка. Поэтому я спешу объяснить:

– Я не знаю, с чем тебе помогла. Вот и интересуюсь…

– Не уверен, что хочу об этом говорить.

Его право, конечно. Хотя, если чуточку надавить на такое понятие, как совесть… Нет. Не хочу. С него и так на сегодня хватит.

– Тогда я могу лишь надеяться, что ты никого не убил. Не хотелось бы мне стать соучастницей, – свожу наш разговор к идиотской затертой до дыр шутке. Фед безрадостно хмыкает. Звук его короткого смешка оседает у меня внутри незнакомой полынной горечью.

– Разве ты не смогла бы отмазаться от обвинений?

– Да без проблем. Но зачем мне лишние хлопоты? Кстати, куда тебя отвезти?

Фед вздрагивает, будто очнувшись. И извергает из себя такую порцию отборного мата, что даже я, чье детство прошло среди не гнушающихся крепким словцом заводских работяг, впечатлившись, присвистываю.

– Твою мать. Извини. Я просто… – Фед зарывается изумительно красивыми пальцами в густые волосы на макушке. Точнее, он мог бы зарыться, если бы позволил тем отрасти, а так… Он безжалостно их состригает. Очевидно, сам, используя машинку. – Из-за всего этого дерьма забыл о детях. Ты не могла бы закинуть меня на Космонавтов, десять? Если тебя не затруднит. Это возле старого кинотеатра.

– Ага. Я знаю это место. – Перестраиваюсь в нужный ряд, разворачиваюсь и ныряю в проезд через дворы, пока Фед достает телефон и кому-то звонит.

– Черт… Саня, да возьми же ты гребаную трубку!

– Проблемы?

– Ерунда. Друг не отвечает. Я хотел напроситься к нему на ночевку… Вот гадство! Что же делать?

– Позвонить еще одному другу? – предлагаю я для галочки. Чтобы никто меня потом не упрекнул в том, что я воспользовалась ситуацией. – У тебя же еще есть друзья? – добавляю, смочив пересохшие в один момент губы.

– Да, но они в основном еще живут с родителями и… – Фед снова пробегает музыкальными пальцами по волосам и в отчаянии легонько ударяется головой о стойку.

– Прекрати. Это делу не поможет.

– Иногда мне кажется, что ему уже вообще ничего не поможет, – шелестит он, пряча лицо в ладонях. Фед говорит так тихо, что я не берусь утверждать, что мне это не послышалось. Его отчаяние заполняет собой весь салон и сворачивается у меня на плечах ощутимой тяжестью… Что же у него случилось? Жена умерла – понятно, горе. Но теперь-то тоже все не слава богу.

Думай, Дина.

– Я правильно понимаю, что ты по какой-то причине хочешь сорвать детей из дома посреди ночи?

– Звучит не очень. – косится он на меня. – Но у меня нет другого выхода.

– Ты что, должен кому-то денег?

Фед отводит от лица руки, ровно так, чтобы открыть глаза, и ловит мой взгляд:

– Нет. Все гораздо проще. Я бегаю от военкома.

Это до того неожиданное признание, что я изумленно моргаю. А дальше, не в силах ничего с собой поделать, откидываю голову и смеюсь. Господи, какая ерунда, оказывается, а я, дура, уже каких только сценариев не придумала.

Бегает от военкома… Надо же!

– Очень рад, что тебя повеселил. – Голос Федора сочится ядом. – Спасибо, что подвезла.

Мы приехали. Он кладет руку на дверную ручку, желая поскорей избавиться от моего общества. Я же, чтобы этого не допустить, всем телом подаюсь вперед и накрываю его ладонь своей дрожащей.

– Подожди. Ты меня не понял. Я не высмеиваю твои проблемы.

– Мне показалось иначе.

Федор ерзает. Ему явно не очень приятно, что наши тела так близко. Мне бы отодвинуться, но я не могу заставить себя это сделать… Я даю себе по меньшей мере еще пару секунд, чтобы насладиться теплом и силой молодого, напитанного тестостероном самца. И от этого промедления и такой неуместной слабости едва тлеющий внутри огонек разгорается неукротимым пожаром, что выжигает дотла возведенные вокруг сердца стены и остатки сомнений… И заглушает ревом пламени голос здравого смысла, уныло нудящий о том, что любые чувства к этому мальчику ни к чему хорошему не приведут.

– Ты мог бы переночевать у меня.

– Что? – его глаза удивленно расширяются.

– Ты же так и не дозвонился своему другу?

– Это как-то неловко. Я и без того чересчур злоупотребил твоей добротой.

– Да брось. Дом у меня большой. Мы даже не увидимся.

Фед испытывающе на меня смотрит. Вероятно поэтому я сразу улавливаю момент, когда он с треском ломается. Соглашаясь, пусть еще и не вслух. Я также очень хорошо понимаю, что дело тут не во мне. Не в моем гостеприимстве и уж, конечно, не в моей личности. Ясно и дураку, что с гораздо большей охотой Федор переночевал бы у друга, где им с мальчишками наверняка бы пришлось ходить друг у друга по головам. И что единственная причина, по которой он согласился на мое предложение (еще пока не вслух, да) – отчаяние. И, может быть, усталость, дикая, вселенская усталость, которую я в нем почему-то заметила лишь теперь.

– Я только соберусь. Мы на одну ночь, максимум на пару. Потом я что-нибудь придумаю. Я… всегда придумывал.

– Иди, Федь.

Моя рука все еще лежит на тыльной стороне его ладони. Ничего такого не вкладывая в этот жест, я машинально ее поглаживаю, наверное, желая утешить. А Федора словно током бьет. Он скидывает мою ладонь, открывает дверь и вываливается из машины, будто я только что на его глазах превратилась из обыкновенной женщины в огнедышащего дракона.

Звук, с которым закрывается дверь, напоминает щелчок курка. Я с непривычки вздрагиваю. Сжимаю пальцы на руле и низко опускаю голову. В этот момент часы напоминают о том, что подошло время приема лекарств. Обычно в такую пору я уже