Спустя некоторое время вернулся Егор Васильевич, и Маша, подняв на него сухие тревожные глаза, тихо произнесла:

— Если вы поможете нам, я согласна на ваши условия.

— О, весьма польщен вашим положительным ответом, сударыня! — возбужденно выпалил Глушков, закрывая дверь на засов и приближаясь к девушке. Он положил руку на ее плечо. Маша напряглась от его тяжелой ладони, которая начала ласкать через ткань платья ее плечо, но не скинула руку коменданта. — Да, моя прелесть, те дни, что вы провели у нас в тюрьме, не прошли даром. Вам следует принять ванну.

Маша смутилась, прекрасно осознавая, что не мылась почти четыре дня. И неудивительно, что от нее пахло природным запахом и немного потом. Но Егор Васильевич наклонился к ней и, обвив рукой талию девушки, притянул ее ближе к себе и продолжал:

— Однако меня это нисколько не смущает. Даже, я бы сказал, наоборот, ваш запах весьма возбуждает во мне кровь.

Он уткнулся ртом в ее шею, а его руки начали умело расстегивать ее платье сзади и далее расшнуровывать корсет. Уже через некоторое время он стянул с нее платье, корсет, фижмы, нижние юбки, и девушка осталась в одних чулках и нижней шелковой рубашке. Ее выступающая под тонкой рубашкой высокая грудь, обнаженная шея, мягкие плечи и тонкая талия вызвали у коменданта возглас восхищения, и он тут же начал настойчиво целовать ее в губы, сильнее прижимая девушку к себе. Маша стояла напряженно и не сопротивлялась, от омерзения закрыв глаза, и позволяла ему ласкать руками свое тело. Еще через некоторое время он стянул с нее нижнюю рубашку, обнажив девичьи бедра и провел рукой по гладкой коже. Маша стояла неподвижно и, прикрыв глаза, терпела все его ласки.

— Могу я звать вас Маша? — спросил он вдруг. Она тупо кивнула, желая одного, чтобы все поскорее закончилось. — Пойдемте сюда, моя прелестница, — велел он, подталкивая ее к небольшому диванчику, покрытому грубым сукном. Он проворно уложил девушку на твердую поверхность и начал раздеваться сам. Машенька отвернулась, чтобы не видеть его и лишь слышала, как он порывисто дышал, обнажаясь. Уже через пару минут Глушков остался в одних подштанниках и, наклонившись над ней, жадно приник губами к дрожащему рту. В следующую секунду он навалился на нее всем телом, и девушка ощутила, что задыхается от сильного запаха лука и мужского пота. Душок пороха и мокрой тины исходил от его кожи, и Маша ощутила, что еще немного — и от омерзения она потеряет сознание. Она прикрыла глаза, считая мгновения до окончания этой экзекуции, а перед ее взором стояли образы отца и брата, которые теперь для нее казались невозможно дорогими и ценными.

Яростными настойчивыми губами Егор Васильевич начал целовать ее шею, разминая руками нежную грудь. Через некоторое время он чуть отстранился и приказал:

— Откройте глаза, я хочу, чтобы вы смотрели на меня!

Она открыла влажные от слез глаза и увидела перед собой его темный блуждающий взгляд. Она почувствовала, как его руки раздвигают ее бедра. В следующий момент боль пронзила ее лоно, так как девушка не была возбуждена. Она зажмурилась от неприятного чувства гадливости, ощущая быстрые твердые движения внутри себя. И не открывала глаз, пока Глушков спустя некоторое время не закончил свое действо. Он немного потряс головой, проворно поднялся с девушки и начал медленно одеваться, вальяжно сказав:

— Вы, конечно, красивы, но совершенно холодны, сударыня…

Маша так и осталась лежать на диванчике недвижимо, с закрытыми глазами и думала лишь о том, что все наконец кончилось. «Все. Это все, — шептала она в мыслях. — Теперь Сергей и отец будут спасены от наказания кнутом».

Она открыла глаза и села. Глушков уже оделся и, сев за письменный стол, начал перебирать бумаги. Он окинул девушку внимательным взором и приказал:

— Наденьте платье. Вы можете поспать здесь, на этом диванчике. Все же здесь теплее, чем в вашей камере, и нет крыс. А мне надо немного поработать. Утром я решу, что с вами делать.

Он вновь опустил взор на бумаги. А Маша, встав на ноги, стала быстро собирать с каменного пола одежду. Спустя четверть часа, надев только рубашку, нижнюю юбку и платье она, свернувшись калачиком на жестком диванчике, забылась тревожным сном, убаюканная тихим скрипом пера коменданта, который что-то писал за своим столом при свете единственной свечи…

Петропавловская крепость,

1790 год, Май, 12, утро

Рассвет едва занимался, когда Чемесов с гудящей головой от чрезмерно выпитого накануне вина, шальной и мрачный, направился к мосту, ведущему в крепость на Заячьем острове, оставив карету дожидаться его неподалеку, в пролеске. Быстрым шагом он приблизился к комендантской будке у подножья моста. Он сильно постучал железным кольцом в ворота будки и замер в напряженной позе. Часовой не заставил себя долго ждать, и уже через миг окно на дверях распахнулось, и в проеме показалось заспанное лицо охранника, который недовольным тоном пробурчал:

— Чего надобно?

— Поручик Измайловского лейб-гвардии полка Чемесов. У меня приказ на освобождение из-под стражи господина Озерова и его семьи, — отчеканил Григорий, помотав гудящей головой, оправляя чуть съехавшую набок треуголку из зеленого сукна.

— Что это в такую рань-то? — недовольно вымолвил часовой и начал отпирать тяжелый засов.

Когда дверь распахнулась, молодой человек прошел внутрь и велел:

— Веди к коменданту.

— Да щас! Егор Васильевич почивают еще, — недовольно заметил часовой. И, указав рукой вперед, сказал: — По мосту сами идите, ваше благородие. Там от ворот вас солдат проводит до дежурного по гарнизону. Ему бумагу и покажете.

— Понял, — кивнул Чемесов и двинулся тяжелым неровным шагом по деревянному мосту, который был перекинут через водную гладь, окружавшую Заячий остров.

В голове Чемесова сидела одна шальная мысль, навязчивая и опасная, во что бы то ни стало освободить Машеньку и ее родных из крепости, в которой они находились уже четвертые сутки. Именно это трагичное, незаслуженное заключение не давало молодому человеку расслабиться последние несколько дней.

В тот вечер, когда он покинул особняк княгини Д., Григорий впал в злое шальное состояние и едва ли не всю ночь шатался по злачным тайным местам Петербурга, пытаясь найти человека, который бы согласился за плату выправить ему нужную бумагу, которая могла бы спасти Машеньку от страшного приговора и наказания. К тому же все эти тревожные дни Григорий постоянно пил, пытаясь заглушить в себе мысли об опасности и о том, чем может обернуться для него дерзкий поступок, убеждая себя, что у него все получится, и он сможет освободить девушку из тюрьмы. Позже он надеялся помочь Маше, ее отцу и брату как можно скорее покинуть Петербург, а возможно, и Россию, дабы Озеровы смогли бы переждать гнев и опалу государыни на чужбине.

Глушков едва дописал последний рапорт, как в его кабинет тихо постучались. Комендант вскинул глаза и проворно встал. Он приблизился к двери, на ходу отметив, что девушка все так же крепко спит в неподвижной позе, свернувшись калачиком на диванчике. Отворив дверь, Глушков уставился усталым недовольным взором на прапорщика Борисова и проворчал: