Еду на фронт. Купил бурку. Хороший револьвер обменял на маузер. Полный идиот! Этот маузер постоянно заклинивало. Лошадь, вы не поверите, сивая. Сколько лет — не определить. Но я-то — в бурке с маузером на белом коне! Медный всадник! Полный Чапаев.

Пока в вагоне ехали — еще ничего. А выгрузились, я повода не выпускаю — боюсь коня потерять. Прибыли на передовую. Растолкали, кого куда, офицерами связи. Являюсь к командиру полка. На передний край. Естественно, верхом — боюсь коня потерять. Идет бой. Всем не до меня.

Командир говорит:

— Куда же мне тебя девать? Кавалерии уже никакой нет. Слушай, скачи во-о-он туда. Там батарея минометная без офицеров. Я уже двоих посылал — не дошли. Снайпер сшибает по дороге.

Я коню — шпоры. А шпоры купил заказные — как у мушкетера. Хожу из-за них в раскоряку. Но Бог дураков бережет.

Я предполагаю, что у снайпера винтовка была в станке — рассчитывал на ползущих. Он же не ожидал, что какой-то идиот на коне поскачет. В общем, я доскакал. Стоят четыре миномета в ложбинке за горкой. Первый раз в жизни вижу минометы. Командует батареей сержант.

— Какие будут приказания?

А я, ну же, полный идиот, рассуждаю логически.

— Что ж, — говорю, — вы тут за горой спрятались? Вам же не видно, куда стрелять! Давайте на гору.

Выперлись на гору. Сержант говорит:

— Товарищ лейтенант, я угол менять не умею. Я всего второй день воюю, и вообще я — радист, а не минометчик.

Но я же на белом коне! Доскакал! Мне море по колено.

— А ну, — говорю, — киньте парочку ваших штучек!

Поприкинул по разрывам — пальцы уголочком развел... «Выше, ниже, давай, давай...» Над нами немецкая артподготовка. Вся за гору. Нам хоть бы что.

Только угол миномета в мои пальцы веером вписался, немцы в атаку идут: танк, два бронетранспортера и, как потом выяснилось, до батальона пехоты. И нагло так идут. Они же знают, что тут никого! А все, что за горой, артиллерия смолола! Ну, я подождал, пока они подойдут, куда наши мины падают, и, естественно, на белом коне шашкой отмахнул:

— Огонь!

И как ни удивительно, очень удачно. И танк горит. И бронетранспортеры — мордой в землю, и весь батальон — всмятку. Все поле перевернули, как вспахали! Тут связной прибежал: «Отходить». А у нас и мины кончились. Идем обратно — гордые. Я на белом коне впереди! Проходим, где под горой до меня батарея стояла — там живого места нет. И все ящики пустые, что мы оставили, в мелкие щепки!

— Видите, — говорю, — придурки, что бы с вами было, если бы мы на горку не поднялись!

В штаб приехал — с коня не слезаю! Докладываю: так и так...

Командир полка аж трясется!

— Вот что, голуб мой сизокрылый! Орден я тебе дам, но к минометам чтобы близко не подходил... Твое счастье, что немец, который тебя ловил, очень грамотный военный... Он все перемолол, где ты мог стоять... Но ему в голову прийти не могло, что ты минометы на гору вытащишь и вниз стрелять будешь.

Как ни странно, орден дали. Так что, когда я в кавалерию влился, был я уже орденоносец. А кавалерия подошла специфическая. Казачья добровольческая сотня непризывных возрастов. Старики. Я как увидел, как они на конях сидят, быстренько сообразил, что мне тут со своим орденом лучше помалкивать.

Построились. В седлах чуть ли не чай пьют. Ну, родились на конях!

— Отцы! — говорю. — Врать не буду. Воевать не умею.

— Видим, — говорят, — сынок. Хорошо, что сам сказал. Ты за нами примечай да поспешай, вот оно и ничего будет.

Вот так и воевал. Так и наступать начал и дона-ступал до Ташкента. Там пополнялись. Разумеется, в основном узбеками. Да ничего. Ребята как ребята. Сложно отучить их ногами болтать, а то едут на конях, как на ишаках...

Доктор, как всякий настоящий фронтовик, трескучего официоза про войну не выносил. Однажды я попал с ним на торжественный вечер, где некий бодрый товарищ, гремя завесью юбилейных медалей, бодро рассказывал, как наша армия пошла туда-то, захватила то-то, нанесла удар там-то... Венеролог смотрел на него, и становилось зримым старинное присловье «как солдат на вошь». Долго сдерживался, но все-таки сорвался. Когда докладчик предложил задавать вопросы, поднял руку.

— Извините, пожалуйста, — спросил он максимально елейным голосом. — Вы, я так понял, в Генеральном штабе служили?

— Нет, товарищ, — сказал докладчик, быстренько расшифровав орденскую колодку доктора, — я служил в пехоте.

— В звании генерал-лейтенанта?

— Ну что вы, товарищ, хо-хо... Скажете тоже... Я — сержант.

— Так, хрен ли ты, сержант, знать мог, куда наша армия пошла!.. — заходясь, пророкотал доктор. — Что ты кроме спины впереди идущего видел? Я в конной разведке служил, шестьдесят километров по фронту отслеживал и то ни черта понять не мог... Начитаются генеральских сказок... Мать-пере-мать!.. — Едва я доктора из зала вывел.

Употребив стакан водки и несколько отдышавшись, доктор грустно сказал:

— Господи! И врут-то все как-то однообразно! Ты его медали видел? Самоварное золото. Хоть бы одна беленькая «за кровь». «Отвага» там или хоть «За боевые заслуги», а то все «массовое награждение»... Латунь! И юбилейные брошки... Он, небось, к фронту ближе ста километров и не подходил. И вообще, ну что солдат может понимать в стратегии?..

Вот мы форсировали Донец. У меня восемь узбеков замерзли. Через сутки форсировали обратно. Еще пятнадцать... В обоз забьются и замерзают на телегах. В седле-то не замерзают! Так валятся с седел на телеги. Их и нагайкой гонишь, и по-всякому... Никак! Сам-то еле ногами двигал. Вот тебе и операция, и героические жертвы... А после войны прочитал, что мы, оказывается, закрывали кольцо окружения армии Паульса, герои Сталинградской битвы, так сказать... Медальки получили «За оборону Сталинграда». Вот и сравни мою медаль и морпеха, что в городе дрался... Медали одинаковые, а весят по-раз-ному. Конечно, я в этом не виноват, но брехать-то зачем... Совесть нужно иметь. Мало что брошек налепили, взяли и честную награду обгадили... Орден Отечественной войны. Второй степени. Взяли и дали всем! Да что ж это такое! Я за эту вторую степень целую ночь отстреливался... А тут всем! За то, что уцелели? Так, что ли?

Пошли в прорыв. Рейд по тылам. Села брать. Самое для кавалерии дело. Снег по брюхо, метель. Мыто брать, а он не отдает. Потыркаешься в оборону, артиллерии нет, как возьмешь? И обратно в степь. А кто село взял — тот в тепле ночует. Стимул. Утром выходишь из хаты, кони, как собаки, на задних ногах стоят, соломенную крышу доедают. Сами как скелеты, и мы не лучше...

А тут наскочили на румынскую кавалерию. Они по параллельной дороге в село рвутся. Кавалерия — равный противник — счастье! Но они с обозом, с пушками... Не в счет. В атаку! А снег глубокий. И мне в коня — снаряд малого калибра! Я как Мюнхгаузен на ядре. Но много хуже. И ногу зацепило, и в живот. «Комэска убило! Комэска!» И ушли за румынами. Я валяюсь. Голову поднял — птичка фьють! Прямо около уха. Румын метрах в полета, тоже, видать, раненый. Он — в меня, я — в него... Потом он стрелять перестал. То ли я попал, то ли он кровью истек. И уж под утро только меня Полторошапкин нашел, санитарам отдал. И еще трое суток в обозе на телеге подыхал, пока к своим не вышли да в госпиталь не отвезли. Отвоевался! Вот — вторая степень! А теперь она у всех! Тьфу!