...И занимался своим любимым делом — болтался! Получив утром от мамы металлический рубль (его мне хватало на целый день безбедного житья!), я, конечно, сидел в библиотеке, ходил на обязательные для моей профессии спектакли и кинофильмы, буквально жил в Эрмитаже и Русском музее, но еще слонялся по улицам, глазел на людей, встревал в разнообразную го рад скую жизнь! Я стал уличным человеком! И остаюсь им до сих пор! Улица изменилась, я изменился, и ч не теперь уже уступают иногда место в метро, но не изменилась и не исчезла привязанность к улице!

Не без гордости вспоминаю я слова, сказанные о моги скромной персоне обожаемым мною профессором Сахновским-Панкеевым также обожаемому мною профессору Гительману:

— В институте имеется некий субъект, весьма примечательный... Едучи в городском транспорте и разговаривая с вами, он слышит еще десяток разговоров, в пять из которых может вступить с любого места...

— Это Алмазов!

— Так точно! Совершенно верно!

Я фактически жил на улице. Она научила меня многому. Так, на Московском вокзале я увидел смерть. Старичок встретил зятя, дочку и внука и вдруг упал... Умер от радости. Я видел роды на улице, сам накладывал жгут на культю ноги человеку, попавшему под трамвай...

Дружил и дрался на улице... Потому в районе, где случилась моя первая любовь, а стало быть, и длительный «ареал обитания», в «парадняках» и за железными воротами в подворотнях скромно таились колы и булыжники, висели цепи на радиаторах парового отопления — так усиливалась моя постоянная готовность к уличным боевым действиям, каких, к счастью, не случилось...

Улица тех лет была вообще доброжелательна, и при ее внешней достаточной пустынности (не размещались, как ныне, столики кафе на тротуарах, да и сами кафе отсутствовали, пирожковые и пышечные, а также рюмочные и пивларьки достаточно редки) стоило чему-нибудь произойти, мгновенно образовывалась толпа. Например, если человеку становилось плохо, то уж пропасть бы ему не дали. Десятки рук протянули бы валидол и нитроглицерин, десятки ног кинулись бык телефонам-автоматам. Мимо не проходил никто... Спасли бы, вытянули...

А наша ленинградская доброжелательность, особенно в общении с иногородними при объяснениях как и куда пройти, стала чуть ли не визитной карточкой города, его вторым лицом. Тогда люди жили вместе, а теперь рядом... Хорошо это или плохо? Ни то и ни другое! Ведь и от всеобщего участия, когда ты в нем не нуждаешься, можно с моста в Неву сигануть... Просто время теперь другое. Другая и улица...

Самые счастливые годы моей студенческой жизни связаны с квартирой в доме № 34 по Гагаринской улице, тогда улице Фурманова. Здесь над аркой ворот была большая комната, в которой жили два бра-та-студента — Мишка и Витька. Комната в коммуналке могла спорить с холодильной камерой даже летом. Спасала печка. Ее топили всем, что могли притащить с развалов при многочисленных капитальных ремонтах соседних домов. Вероятно, от разницы температур между остальным, прилично отапливаемым домом и этой комнатой, либо ледяной, либо раскаленной, стена дала трещину. Деньги, присланные родителями, братья прогуляли, а на оставшиеся копейки купили громадную карту Советского Союза и стену заклеили. Комната досталась им в наследство от бабушки. Любопытно, что на дежурный вопрос «как они уморили бабушку», два бойца начинали возмущаться и доказывать, что сделать этого никак не могли, потому как жили с родителями в Каунасе, где отец служил командиром батальона разведчиков, мать работала врачом в госпитале, а младшая сестра училась в школе, и бабушку они вообще видели раза три в жизни.

— И н-н-никого ф-ф-физически угр-робить не могли.

— Вы ее морально угробили!

В этой способности братьев никто не сомневался. Характеры — «нордические, стойкие». Оба учились и работали. Старший, Мишка, на дневном в Политехе и работал по вечерам, Витька учился там же, на вечернем, и потому работал с утра.

И вот однажды, возвращаясь из своей кочегарки, Витька увидел, как в его парадной мальчишки кидают в стенку «прабабушку» всемирно известного нынче дартса — самодельную стрелу с иглой и бумажным стабилизатором. Совершенно справедливо усмотрев в этой игре угрозу детскому здоровью, со словами: « Вы что, дебилы, глаза выколоть друг другу хотите?», Витька стрелу у них отобрал и дома, просто так, метнул ее в карту, норовя попасть в родной город Каунас. И не попал. Он метнул снаряд еще раз и опять промахнулся.

Когда с вечерней смены вернулся Мишка, то застал брата, метавшего стрелу в полном исступлении. Витька был злой, в поту, раздетый до трусов, а вся карта в мелких дырках от промахов.

Со словами: «Смотри, сопля, как это делается!» Мишка отобрал стрелу у младшего брата, метнул ее в карту и тоже промазал.

— Ах ты, зараза! — сказал он, снимая пиджак и галстук. — Ну-ка, ну-ка...

...В два часа ночи они решили не ложиться спать, пока не добьются победы...

...В семь утра решили не идти ни в институт, ни на работу...

...В десять почти одновременно оба попали. Наконец.

Молча проглотили вчерашние холодные макароны и рухнули на постели в полном изнеможении, но с достоинством победителей. И это были еще цветочки! Они еще и не такое могли!

Любая идея мгновенно подхватывалась и воплощалась. Жарким июнем, в разгар белых ночей возникло желание искупаться. Тут же все как обычно засидевшиеся гости и гостьи отправились к Петропавловке, мимо Летнего сада и Марсова поля. Несмотря на ночное время, было светло, как бывает в эту пору. В голубом свежеполитом асфальте отражался золоченый шпиль Михайловского замка. В Летнем саду надрывался соловей, в непривычной для него тишине гремевший трелями, слышными по всем окрестным набережным: Фонтанки, Екатерининского канала и Лебяжьей канавки... С Марсова поля в облаках аромата сирени так же раскатисто и звонко отвечал ему соперник.

— Умереть, не-не-не встать, — сказал Витька. — Откуда они, сволочи, в центре? Тут же днем не продохнуть от гари... Просто лечь и тихо умереть...

— Мальчики, — сказала какая-то разумная барышня. — Чего вы на Неву претесь? Купайтесь в Фонтанке или вон в Лебяжьей канавке.

— В Лебяжке мелко, а по Фонтанке дерьмо плывет.

— Как будто Фонтанка в Неву не впадает!

— Т-т-там к-к-к-консистенция другая!

Возбужденные соловьиными трелями и присутствием хорошеньких девушек, мы решили переплыть Неву! Разделись в стеклянном тамбуре Дома ученых, который тогда не запирался на ночь. Выбросили девчонкам одежду, поскольку сменных трусов не имели, наказали им идти на Петропавловку через Троицкий мост, а сами бодро и дружно метнулись в хладные волны.

Желание купаться прошло мгновенно. Стремительное течение упруго поволокло нас на Стрелку Васильевского острова, и противостоять ему было невозможно. Пловцы мы все пятеро были хорошие. Я тогда плавал в команде аквалангистов и за тренировку «наматывал» в бассейне километров пять, но то в бассейне... С ужасом я подумал, что частенько встречал в литературе характеристику пловца (скажем, Рахметова в «Что делать?») — «он Волгу переплывал... », но никогда, нигде не читал и не слышал, что кто-то переплывал Неву, да еще в самом широком месте... Обменявшись по этому поводу соображениями, мы решили повернуть обратно, но не тут-то было...Течение волокло нас уже в районе Зимнего дворца и тащило на самую стремнину...