А.И. Непенин

Узнав о решении Николая II отречься и о подписании им телеграмм на имя М.В. Алексеева и М.В. Родзянко, царские адъютанты немедленно бросились к министру двора графу В.Б. Фредериксу и настойчиво уговаривали его не допустить отправки телеграмм. Заминка, вызванная ожидавшимся к вечеру приездом «депутатов» А.И. Гучкова и В.В. Шульгина, играла им на руку и они попытались добиться отмены принятого государем решения. Царский врач лейб-хирург С.П. Федоров, желая помочь адъютантам, отправился к своему венценосному пациенту и в разговоре с ним указывал «на опасность оставления трона для России». Федоров также предупреждал царя о его практически неминуемой разлуке с сыном, если тому будет передан престол. Наконец, он напомнил, что болезнь Алексея Николаевича «неизлечима […] и будет всегда зависеть от всякой случайности». Доводы лейб-хирурга не переменили решения об отречении, но сделали невозможной отправку телеграмм, где говорилось о передаче престола царскому сыну. В конце разговора с Федоровым, около 4 часов дня, Николай II сказал, что не может «расстаться с Алексеем»[135]. Вслед за тем, нарушая Основные законы Российской империи, государь решил передать свое «наследие» младшему брату – великому князю Михаилу Александровичу. Проект манифеста об отречении, подготовленный в Ставке, был исправлен.

А.И. Гучков и В.В. Шульгин опоздали в Псков на три часа. Вместо 19 часов, их аудиенция у Николая II в вагоне-салоне царского поезда началась после 22 часов в присутствии генералов Н.В. Рузского и Ю.Н. Данилова.

С.П. Федоров

Добровольно отказавшись от лавров организатора дворцового переворота, Гучков сказал государю, что события в Петрограде «не есть результат какого-нибудь заговора или заранее обдуманного переворота, а что движение вырвалось из самой почвы и сразу получило анархический отпечаток». И в этом он, по всей видимости, не кривил душой. Сценарий народных волнений и кровавого солдатского бунта в Петрограде был совсем не похож на все мыслимые и немыслимые варианты дворцовых переворотов, известные с XVIII в. Идею отречения от престола Гучков снабдил пространной преамбулой, после которой, наконец, произнес свои главные слова. «Единственный путь, это передать бремя верховного правления в другие руки. Можно спасти Россию, спасти монархический принцип, спасти династию. Если Вы, Ваше величество, объявите, что передаете свою власть Вашему маленькому сыну, если Вы передадите регентство великому князю Михаилу Александровичу или от имени регента будет поручено образовать новое правительство, тогда, может быть, будет спасена Россия…», – объявил он свергнутому монарху и не замедлил вновь сослаться на растущее влияние «крайних элементов». В свою очередь, царь, имевший готовое решение, кратко сообщил гостям, что «во имя блага, спокойствия и спасения России» утром собирался отречься «в пользу сына»; но из-за «его болезненности» и невозможности «разлучаться» с ним передумал и решил «отречься одновременно и за себя и за него». Гучков пытался настаивать на передаче престола наследнику. «Мы учли, – говорил он, – что облик маленького Алексея Николаевича был бы смягчающим обстоятельством при передаче власти». Но на сторону царя встал генерал Н.В. Рузский, подтвердивший его беспокойства насчет возможной разлуки. В.В. Шульгин, застигнутый «врасплох», воздержался от «категорического ответа». Визитеры привезли с собой скромный, состоящий всего из пары-тройки небрежных фраз, черновик акта об отречении в пользу царского сына. Теперь этот скорбный труд оказался абсолютно напрасным.

Восставшие солдаты и публика у Таврического дворца

Царю даже едва не удалось перехватить инициативу, он заговорил о «впечатлении», которое произведет его отречение «на всю остальную Россию» и спросил: «Не отзовется ли это некоторою опасностью?». Николай II требовал «гарантию» недопущения «лишней крови», предостерегал от «беспорядков» в казачьих областях. Но Гучков парировал эти слова, сказав, что «опасность не здесь. Мы опасаемся, что если объявят республику, тогда возникнет междоусобие». Оба депутата передали государю свои удручающие впечатления от событий в Петрограде и «полной перемены» настроений в стране. Шульгин рассказал о захвате Таврического дворца вооруженными солдатами и публикой и заявил, что «в Думе ад, это сумасшедший дом. Нам придется вступить в решительный бой с левыми элементами…». Гучков же гневно обличал участников «беспорядков», желающих обеспечить себе безнаказанность, и высказался за преемственность власти, попросив Николая II наряду с актом об отречении своей волей назначить «председателя совета министров князя Львова».

Посоветовавшись, Гучков и Шульгин решили не возражать против царского решения передать престол не сыну, а брату. Уважая «человеческое чувство отца», Гучков счел, что «политике тут не место». Шульгин предлагал дополнить акт об отречении обязанностью «преемника» присягнуть на «конституции». Затем Николай II любезно позволил собеседникам «еще подумать», но Гучков отказался: «Нет, я думаю, что мы можем сразу принять Ваши предложения», – и попытался вручить царю привезенный ему куцый текст, чтобы «из него что-нибудь взять». Государь отказался и ненадолго ушел «к себе», чтобы еще раз исправить свой проект. Когда Николай II принес гостям текст отречения, написанный красивым и благородным слогом, Шульгину «стало совестно» за свой с Гучковым «жалкий» набросок. По просьбе «депутатов», царь согласился лишь «вставить фразу о присяге конституции нового императора». Заповедь Николая II, обязывавшая преемника «править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены», была дополнена словами: «принеся в том ненарушимую присягу».

В.В. Шульгин

Окончательный машинописный текст манифеста об отречении был подписан Николаем II и вручен Гучкову около полуночи. Но так как решение об отречении было принято днем, то, «по совету» Гучкова и Шульгина, в документе было проставлено время, когда государь впервые согласился отречься: «2-го Марта 15 час.»[136]. Тем самым подчеркивался добровольный характер отречения от престола и подтверждалась преемственность власти. Манифест был заверен министром двора графом В.Б. Фредериксом, который вместе с царскими адъютантами был потрясен нагрянувшими переменами, и передан по телеграфу начальнику штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексееву, главнокомандующим фронтами, а также командующим Балтийским и Черноморским флотами.