Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как уже было сказано, вы начинаете с рисования линий.
Дайте мне немного грязи с городского перекрестка, немного охры из гравийной ямы, немного побелки и немного угольной пыли, и я нарисую вам сияющую картину, если вы дадите мне время упорядочить грязь и укротить пыль, переходя от оттенка к оттенку.
Сначала мне казалось странным включать черный или коричневый цвет в книгу под названием «Краски». Ведь изначально меня заинтриговала яркость красок, ведь именно сорочья потребность в блестящих цветах вдохновила мои умопомрачительные путешествия. И вообще, думала я, наверное, не так уж много интересных историй связано с тем, как люди сжигали куски дерева, чтобы сделать угольные карандаши, или собирали грязь. Но я ошибалась. По мере чтения все новых материалов я узнавала больше и больше интригующих историй о «не-цветах»: о том, как ушедшие на покой пираты Карибского моря продавали черную краску, как «карандашный грифель» когда-то был такой редкостью, что вооруженные охранники в северной Англии обыскивали шахтеров, уходивших домой после долгого рабочего дня, проведенного в сердце холма, как белая краска была ядом (но таким сладким на вкус) и как, по слухам, коричневая и черная краски некогда делались из трупов.
Поэтому, прежде чем отправиться в путешествие, чтобы увидеть афганские драгоценности на покрове Богородицы, насладиться богатством заката цвета йода или открыть давно потерянные секреты производства зеленых ваз, я сначала отправилась в мир теней. Они есть как в жизни, так и в искусстве, хотя, возможно, в искусстве они наиболее заметны. Сумрак и экскременты делают светлое более правдоподобным. «Пепел и разложение», – так я пренебрежительно описала своей подруге-консерватору еще до начала моих исследований. «Вот именно, – удовлетворенно сказала она. – Прекрасно подытоживает искусство художника… Ты когда-нибудь видела, как художник начинает рисовать?» «Конечно», – запротестовала я. «Тогда посмотри еще раз». Я так и сделала. В сельском Шропшире я наблюдала, как иконописец Эйдан Харт переносил карандашный набросок головы Христа с листа бумаги, нижняя сторона которого была натерта коричневой охрой, на загрунтованную доску. В Индонезии художники углем набрасывали свои индуистские сюжеты и только потом наносили на рисунки краску. Китайский каллиграф старательно растирал чернила из сосновой сажи на чернильном камне, унаследованном от деда, еще до того, как выбрать бумагу для работы. В лондонской национальной галерее я долго стояла в полумраке перед полноразмерным рисунком Девы Марии с младенцем, святой Анны и Иоанна Крестителя, сделанным Леонардо да Винчи с помощью угля, черного и белого мела – мягкие материалы сглаживали блики на плече младенца Христа и подчеркивали нежность лица его матери.
И каждый раз я удивлялась, как много картин начинается с периода тщательного разглядывания, сопровождаемого осторожным растиранием сора – земли, грязи, пыли, сажи или камня – на куске ткани, листе бумаги, доске или стене. Яркие цвета и полупрозрачность появятся позже, а когда добавляются блики, они всегда нуждаются в темных тонах или тенях, чтобы они казались реальными. Иногда рисунки даже лучше, чем картины. Джорджо Вазари[47] весьма эмоционально писал о том, что эскизы, «родившиеся в мгновение ока из огня искусства», обладают качеством, которого порой недостает законченным работам. Возможно, это просто спонтанность, но, может быть, сочетание черного, серого и белого делает набросок таким завершенным. Точно так же, как белый свет содержит все цвета, так и черная краска – как я обнаружила в своих путешествиях по чернильным тропам – может включать в себя весь спектр.
Теория, что черный цвет возникает, когда объект поглощает все цветовые волны, заставила многих художников-импрессионистов отказаться от использования черных пигментов в пользу смесей красной, желтой и синей красок. «В природе нет черного цвета», – таков был популярный рефрен художников XIX века, желавших запечатлеть на своих полотнах мимолетные эффекты, создаваемые лучами света. Например, в картине «Вокзал Сен-Лазар» Клода Моне черный цвет локомотивов на оживленной станции на самом деле состоит из чрезвычайно ярких красок, в том числе ярко-алой, французского ультрамарина синего и изумрудно-зеленой. Хранители Национальной галереи искусств в Лондоне сообщают, что в этой картине Моне в принципе практически не применял черный пигмент[48].
Первая картина
Согласно одной классической западной легенде, первая краска была черной, а первая художница – женщиной. Когда Плиний Старший писал свою «Естественную историю» – краткое описание того, что можно было найти на римском рынке, и немногом прочем, – он записал и сюжет о том, что искусство своим появлением обязано эпичной любви. В конце концов, что может стать лучшим источником вдохновения для искусства, чем страсть? Согласно Плинию, одним из первых художников была молодая женщина из греческого города Коринф, однажды вечером со слезами прощавшаяся со своим возлюбленным, который отправлялся в долгое путешествие. Внезапно, между страстными объятиями, она заметила его тень на стене, ставшую заметной благодаря пламени свечи, выхватила из огня кусок угля и обрисовала и закрасила контур тени. Я, как она целует рисунок, воображая, что таким образом ее возлюбленный в какой-то мере физически присутствует рядом, пусть даже в действительности он находится где-то далеко в Средиземноморье.
Конечно, это мифический образ, использованный в качестве объяснения теории происхождения рисунка, на протяжении веков он вновь и вновь возникал в живописи и графике. Он был особенно востребован в георгианскую и викторианскую эпохи из-за тогдашней моды как на вырезанные из бумаги силуэты, так и на истории отчаянной любви[49]. В 1775 году шотландский художник-портретист Дэвид Аллан написал картину «Происхождение живописи», на которой была изображена кокетливая дама, сидящая на коленях у своего кинозвездно красивого бойфренда и заштриховывающая углем его профиль на стене. Ее развевающиеся одежды соскользнули, обнажив правую грудь, вид которой, очевидно, полностью завладел вниманием молодого человека, пока она занималась серьезным делом создания первого портрета. Это восхитительно сложный образ – использование чего-то, что уже сгорело, чтобы символически изобразить любовь, которую вы хотите сохранить навсегда.
Другие варианты самых ранних картин
Плиний не имел доступа ни к чему, даже отдаленно напоминающему современные теории о самых ранних картинах в мире, согласно которым первых художников вдохновляли такие явления, как зимняя скука, необходимость передачи знаний об охоте, священные ритуальные практики или даже простые радости иллюстрированного повествования. Хотя доказательства были, что называется, у него под носом – например, наскальные рисунки в Нио во французских Пиренеях. Отпечаток сандалии римского центуриона свидетельствует, что неолитические рисунки видел по крайней мере один человек, живший в классический период. Но ученый мир, по-видимому, не был готов к чему-то большему, чем очаровательная смесь анекдотов и мифов Плиния, так что первую из крупнейших доисторических пещерных галерей Европы ученые открыли лишь спустя почти два тысячелетия.