Карандаши

Наша воображаемая девушка была прежде всего художницей, и ей наверняка понравилась бы идея опробовать альтернативу углю в качестве материала для рисования. Существует популярный анекдот о том, что ученые НАСА в 1960-х годах потратили миллионы долларов на разработку пишущих инструментов, которые работали бы в невесомости. «А вы что сделали?» – спросили они своих русских коллег, которые с удивлением смотрели на их потуги. «А у нас есть простой карандаш», – ответили русские.

Сегодня мы можем безнаказанно называть свинцовый карандаш «простым», но когда-то этот материал ценился так высоко, что люди рисковали жизнью, чтобы найти его и украсть. Коринфской девушке, вероятно, пришлось бы ждать до XVI века, прежде чем она обнаружила бы в Европе нечто вроде свинцовых карандашей; до этого художники чаще всего рисовали так называемым «серебряным карандашом» – ручкой с кончиком из серебряной проволоки, оставлявшей темные следы на поверхности, покрытой мелом или костной золой. Однако если бы она жила в Копакабане или Колумбии, то могла бы использовать «простые карандаши» за несколько тысячелетий до XVI века. Когда Эрнандо Кортес в 1519 году прибыл в Мексику, он записал, что ацтеки используют цветные карандаши, сделанные из серого минерала[55], хотя и не отметил, для чего они предназначались.

Первым любопытным для меня открытием стало то, что в карандашном «свинце» вообще нет свинца. Правило, которое я помню со школьных лет, – не жевать карандаши – нельзя назвать неуместным (карандаши – не самая здоровая закуска), но выживание от него не зависело. В некоторые исторические периоды для рисования применялся настоящий свинец – Плиний упоминает, что свинец использовался для правки линий на папирусе, возможно, для того, чтобы младшие писцы не делали неприглядных помарок, а в Италии XIV века художественные карандаши иногда делали из смеси свинца и олова, которую, по-видимому, можно было стереть с помощью хлебных крошек, словно обычный уголь. Но с середины XVI века «свинцовые» инструменты для рисования стали делать из совершенно другого материала, который едва ли можно вообще назвать металлом.

В результате ошибки в работе пресса выяснилось, что настоящее сокровище, таящееся в холмах британского Озерного края, – не алмазы, а черный углерод, известный как графит. Возможно, его нельзя было использовать для резки, он не сверкал, как алмаз, но его ценность оказалась в ином. Вначале, однако, он использовался отнюдь не как материал для рисования. В основном графит в XVI веке (когда он назывался plumbago, blacklead или wad) шел на создание боеприпасов, оттуда же приходила основная прибыль от его добычи. Если нанести тонкий слой графита внутри формы для отливки пушечного ядра, готовое изделие выскакивало из отливки так же легко, как готовый пирог из смазанной маслом формы. Лишь много позже, в конце XVIII века, этот маслянистый минерал был переименован в графит за его способность оставлять следы на бумаге.

В Кесвике, в самом сердце Озерного края, есть музей карандашей, созданный в честь знаменитого месторождения графита, находящегося именно в этом районе, а также в честь производившихся там карандашей как изделий мирового уровня. В музее вы можете увидеть макет туннеля с фигурами шахтеров в натуральную величину, добывающих плюмбаго кирками, полномасштабную схему трехсотлетнего ствола калифорнийского кедра (их срубали тысячами, чтобы обеспечить производство шести миллиардов карандашей в год) и даже образец единственного вида цветных карандашей, которые были сделаны в Великобритании во время Второй мировой войны. Они были зеленого цвета (все остальные британские карандаши делались простыми из-за военных трудностей) и предназначались для летчиков, летавших над вражеской территорией. Эти карандаши комплектовались картой, напечатанной на шелке, и даже крошечным компасом, скрытым под ластиком. Их изобрел Чарльз Фрейзер-Смит, прототип персонажа Q в фильмах о Джеймсе Бонде. Словом, музей – настоящий кладезь информации, но, когда дело дошло до того, чтобы найти саму шахту, которой не было на карте военно-геодезического управления Великобритании, мне никто не смог помочь. «Нет смысла идти туда, – сказала дружелюбная женщина за стойкой. – Все, что вы найдете, – это дыра в земле». Я объяснила, что это именно то, чего я хочу. Она не знала точно, где находится шахта, поэтому я поехала туда, где впервые был обнаружен графит – в деревушку под названием Ситуэйт, – а потом оглядела крутые холмы, чтобы выяснить, что я смогу там увидеть.

Сначала было трудно что-либо разглядеть: все утро шел снег, и пейзаж напоминал карандашный рисунок: несколько черных линий на белом листе. Это была самая влажная обитаемая местность в Англии, здесь выпадает 3,5 метра дождя в год, как сообщили мне в информационном совете Национального треста. Я постучала в дверь того, что летом называется чайной, а зимой стоит закрытым, и вышедшая женщина чуть не свалилась с лестницы от неожиданности. «Шахты там, наверху, – сказала она, придя в себя, и указала на крутой пик около дороги, ведущей к деревушке под названием Ситоллер. – Видишь эти кучи шлака?» Три больших белых холма выглядели так, словно их отрыл чудовищный крот, но что тревожило меня куда больше – они казались ужасно далекими. «Будь осторожна, – сказала женщина. – Ты можешь упасть очень глубоко».

На тропинке лежало поваленное дерево; я внимательно осмотрела его корни – не блестит ли там графит? Одна из легенд о графите Борроудейла гласит, что сокровища этой долины были обнаружены в 1565 году, когда путешественник заметил то, что показалось ему куском серебра, в корнях поврежденного бурей дерева. На своем дереве я не увидела ничего подобного, а тогда открытие вызвало шквал интереса в Лондоне. Королева Елизавета I была особенно заинтересована, она пожелала знать все о новом открытии в Озерном крае и приказала создать в Кесвике Королевскую компанию шахтеров, наняв немецких мастеров (привыкших работать в небольших баварских графитовых шахтах), чтобы проложить туннель в вулканической горе.

Мое внимание привлекла еще одна легенда Борроудейла. Считается, что графит использовался задолго до 1565 года и его применяли не для рисования и не для изготовления пушечных ядер, а для маркировки овец, однако теперь я задаюсь вопросом: а бывали ли когда-нибудь в Ситуэйте писатели, которые растиражировали эту историю? Потому что, когда я прибыла в эту отдаленную долину, мне оставалось только громко рассмеяться. Все овцы выглядели так, словно уже выкрашены серым графитом, как будто он изначально покрыл их тела неровными отметинами. Зачем людям метить овец графитом, когда есть отличные красители, грецкий орех, например? Было бы гораздо легче намазать овцу разведенной краской, чем держать блеющее животное и тереть его большим и тяжелым серебристым камнем. Но что еще важнее – зачем делать это с овцами, которые от природы серо-пятнистые? Конечно, это была шутка, рассказываемая доверчивым посетителям, которая в конце концов, как это нередко бывает, стала восприниматься как истина. Позже тем же вечером я попробовала покрасить свои шлепанцы из овчины маленьким кусочком жирного графита, который купила в музее. Оказалось, что это возможно, но потребовалось довольно много времени. И мои тапочки не шевелились.