— А если действие мюзикла происходит на военной базе во время Второй мировой войны, это, по-вашему, не тяжеловато? Кажется, этот мюзикл назвали «Южный Тихий». — Бабушка изогнула одну бровь. — А есть еще мюзикл о вой­не между городскими бандами в Нью-Йорке пятидесятых годов. «Вестсайдская история», если не ошибаюсь...

Все в зале начали перешептываться — все, кроме сеньора Эдуарде, — он, кажется, задре­мал. Раньше я как-то об этом не задумывалась, но, похоже, бабушка права. Если вдуматься в сюжеты мюзиклов, во многих есть очень се­рьезный подтекст. При желании можно даже сказать, что «Красавица и Чудовище» — исто­рия об отвратительной скрюченной Химере, которая похитила и держала в заложниках мо­лодую крестьянскую девушку.

Ну конечно, бабушка не могла не испортить единственную историю, которую я когда-либо любила всем сердцем!

— Или даже, — продолжала бабушка, пере­крывая всеобщий шепот, — мюзикл о распятии человека из Галилеи, некая вещица под назва­нием «Иисус Христос Суперзвезда»?

Было слышно, как люди в зале заахали. Ба­бушка нанесла сокрушительный удар и победи­ла, и она это понимала. Теперь публика готова была есть с ее ладони. Все, кроме Лилли.

— Прошу прощения, — снова выступила она. — Но когда точно этот... э-э мюзикл дол­жен быть поставлен?

Тут только бабушка почувствовала себя не­много — самую малость — неуверенно.

— Через неделю, — заявила она с уверенно­стью, про которую я точно могла сказать, что она целиком напускная.

— Но, вдовствующая принцесса!.. — вскри­чала Лилли, перекрывая аханье и перешеп­тывание всех присутствующих (естественно, кроме сеньора Эдуарде, потому что тот все еще дремал). — Вы что, рассчитываете, что испол­нители ролей к следующей неделе выучат весь спектакль? Но мы все-таки учимся, нам зада­ют домашние задания. Я лично — редактор школьного литературного журнала, первый выпуск первого тома которого я хочу сдать на следующей неделе. Я не могу заниматься и этим делом, и одновременно учить всю пьесу.

— Мюзикл» — прошептала Тина.

— Весь мюзикл, — исправилась Лилли. — Если я буду в нем участвовать, конечно. Это... это просто НЕВОЗМОЖНО!

— Ничего невозможного нет, — заверила нас бабушка. — Вы можете себе представить, что бы произошло, если бы покойный Джон Ф. Кен­неди сказал, что отправить человека на Луну не­возможно? Или если бы Горбачев сказал, что разрушить Берлинскую стену невозможно? Или если бы мой покойный муж в последнюю ми­нуту пригласил на официальный обед короля Испании и еще десятерых своих партнеров по гольфу, а я бы сказала, что организовать званый обед так быстро невозможно? Это вызвало бы международный скандал! Но в моем словаре нет слова «невозможно». Я велела мажордому по­ставить на стол еще одиннадцать приборов, при­казала кухарке добавить в суп воды, а кондите­ру — взбить еще одиннадцать суфле. И прием имел такой потрясающий успех, что король и его друзья провели у нас еще три дня и оставили в казино сотни и тысячи долларов, которые пошли на нужды бедных всей Дженовии.

Я не понимала, о чем бабушка говорит. В Дженовии нет голодающих сирот. И в правление моего деда их тоже не было. Но это неважно.

— Упоминала ли я, — продолжала она; взглядом выискивая в зале сочувствующие лица, — что каждый участник шоу получит сто дополнительных баллов по английскому? Я уже решила этот вопрос с вашей директрисой.

Шепот в зале стал вдвое громче и перешел в гул, в котором сразу почувствовалось возбуж­дение. Амбер Чизман уже пошла было к выхо­ду — наверное потому, что ее не устраивал ко­роткий срок, за который участники спектакля должны будут выучить свои роли, — но тут за­мялась, потом повернулась и возвратилась на место.

— Прекрасно. — Бабушка просияла. — А теперь, может быть, приступим к прослуши­ванию?

— Мюзикл о женщине, которая собственной косой задушила убийцу ее отца, — пробормотала под нос Лилли, записывая что-то в свой блокнот. — Теперь я все увидела,

И не одна она была встревожена. Сеньор Эдуардо тоже, казалось, заволновался. Ой, нет, постойте. Он просто поправлял кислородный шланг.

— В первую очередь, конечно, мы должны отобрать исполнителей главных ролей — Роза­гунды и мерзкого наемника, от которого она избавилась с помощью своей косы, Албуана, --продолжала бабушка. — Но есть еще отец Роза­гунды, ее горничная, король Италии, ревнивая любовница Албуана и, конечно, храбрый воз­любленный Розагунды, кузнец Густав.

Минуточку! У Розагунды был любовник? Как это вышло, что в книге по истории Джено­вии, которую я читала, об этом не написано ни слова? И, кстати, где он был, когда его подруга убивала одного из самых жестоких социопатов, когда-либо живших на свете?

— Так что без лишних слов начинаем про­слушивание! — воскликнула бабушка.

Даже не взглянув на сеньора Эдуарде, кото­рый к этому времени слегка похрапывал, она выбрала две заявки с приложенными фотогра­фиями.

— Кеннет Шоутер и Амбер Чизман, будьте так любезны подняться на сцену.

Только, конечно, никакой сцены в зале не было, поэтому возникло небольшое замешатель­ство — Кенни и Амбер не знали, куда им идти. Бабушка указала им на место перед длинным столом, за которым дремал сеньор Эдуардо, а Роммель сидел, облизывая свои причинные места. Бабушка вручила Кенни листок бумаги и сказала:

— Густав.

Потом вручила другой листок Амбер:

— Розагунда.

Лилли рядом со мной прямо трясло — она изо всех сил старалась не расхохотаться вслух. Не знаю, что уж ее так рассмешило.

Хотя когда Кенни начал читать свой текст, я тоже чуть было не расхохоталась:

— Не бойся, Розагунда! Хотя сегодня ночью ты, возможно, отдашь ему свое тело, я знаю, что сердце твое принадлежит мне.

А особенно ясно я поняла, почему Лилли смеется, когда мы перешли к музыкальной ча­сти прослушивания и Кенни попросили спеть песню, какую он хочет (парень за роялем дол­жен был ему аккомпанировать), и он выбрал песню бэк Сэра Михалота. Он запел:

Встряхни, встряхни, встряхни своей здоровой задницей.

Это было так смешно, что я расхохоталась и хохотала до тех пор, пока из глаз не полились слезы. (Хотя я пыталась смеяться очень тихо, чтобы никто не услышал.)

Дальше стало еще хуже. Бабушка сказала:

— Э-э… спасибо, молодой человек.

Пришла очередь Амбер исполнить песню, и она выбрала «Мое сердце», которую Селин Дион поет в фильме «Титаник». Лилли в это время на пальцах изображала танец, который показывают в Лас-Вегасе в отеле «Белладжио». Танец идет под эту же музыку в огромном фон­тане перед подъездной аллеей отеля и длится,

наверное, целый час, его смотрят туристы, ко­торые прогуливаются по Стрипу.

Я так смеялась (беззвучно, правда), что даже не слышала, кого бабушка пригласила прослушиваться на роль Розагунды дальше, Я услышала имя, только когда Лилли, перестав изображать на пальцах танец, не ткнула меня пальцем в бок.