Что же, совсем даже неплохая версия и вполне имеет право на существование, если, конечно же, Светлана ничего не перепутала.

– Ничего твоя жена не перепутала, – уныло вздохнул Санчес, встречая Давыдова возле дежурной части. – Дочку Волиной нашли мертвой.

– Где? – вздохнул Андрей и выразительно скосил взгляд на вздувшийся от покупок пакет. – Так хотел сегодня отдохнуть вечером! На тебе!..

– Я, можно подумать, не хотел! – фыркнул Давыдов и громыхнул о коленку пивными банками, плотным рядком уложенными в точно таком же, как и у Андрея, пакете. В одном месте, видимо, отоваривались.

– Ну, рассказывай, пока подниматься на этаж будем, кто нашел, где, отчего вдруг труп? Убийство?

– О-о, как ты много хочешь, насальника!!! – громко заржал Давыдов. – Чего не спросишь, кто нам этот труп устроил?! Знать-то бы… Короче, следов насильственной смерти нет. Эксперты копаются, может, что и найдут. Но домработница сказала, будто девочка не раз была ею застигнута со шприцем.

– Наркотики?

– Да, причем достаточно серьезные.

– А это-то откуда домработнице известно?! Сама, что ли, нарик со стажем?

– Сына схоронила, вот и знает. Во всяком случае, рассказала именно так.

– Кто ездил по вызову? Саш, да не сопи ты мне в шею, черт побери! Мне аж жарко стало, отодвинься на полметра.

То, что он не попал на место происшествия, Дмитриева разозлило. С утра на фирму, значит, сплетни собирать их с Сашкой отправили. А на труп…

– Михалев и Минин ездили, – с неприязненной гримасой ответил Саша, отпирая кабинет. – Представляешь, как порезвиться могли ребятки?! Мамка пропала, дочка умерла, ценных вещей полон дом, тащи – не хочу!

– Мало того, все затоптали небось эти два буйвола! – забубнил Андрей, швыряя пакет в угол, совсем позабыв, что в нем стеклянная бутылка. – Как услыхали, что потерпевшая могла от наркоты погибнуть, так и все, никакого внимания. У них ведь если не огнестрел, то непременно несчастный случай. И чего нам не сообщили?.. Что там еще? Какие подробности?

Подробностей оказалось – кот наплакал.

Домработница сегодня пришла, как обычно, убираться к двум часам дня. Открыла дверь, вошла в квартиру Аллы Волиной. Сразу пошла в кухню, она оттуда обычно уборку начинала. Провозилась там с полчаса. Потом вошла в гостиную и обомлела. Все было перевернуто вверх дном. Ящики комода и шкафов выброшены на пол, вещи свалены в огромную разноцветную кучу. Там же книги, альбомы, диски и кассеты. Кто и что искал, понять было сложно, потому что на первый и второй взгляд домработницы ничего как будто не пропало.

– А драгоценности, деньги?

Их мать приказывала Алле держать либо в банке, либо в сейфе у нее на работе. Слушалась та или нет, теперь неизвестно. Но в доме ни драгоценностей, ни крупных денежных сумм никогда не хранилось. Может, их у Аллы и не бывало никогда, кто знает? Но что меха, дорогие платья и норковая шуба оказались нетронутыми, так это домработница засвидетельствовала.

Короче, подивившись такому вандализму в гостиной, она перешла в другую комнату, которая служила Алле кабинетом. Там царил тот же погром. Вещи в куче, но все до единой целы. А в спальне, кроме погрома, домработница обнаружила к тому же и саму девушку, будто бы крепко спящую в полной уличной амуниции на кровати. В сапогах, куртке, джинсах Алла лежала на животе, зарывшись лицом в подушку. Домработница, поворчав, принялась стягивать с девушки сапоги. Получалось с трудом, но все же она справилась. Потом решила снять и джинсы с курткой. Поворочав осторожно якобы спящую Аллу, она перевернула ее на спину, ухватилась за застежку куртки, внезапно перевела взгляд на лицо девушки и, не выдержав, завизжала.

– Лицо было неестественно бледным, с синевой даже. Это она так рассказывала. Рот приоткрыт. Веки опущены до половины, а глаза не двигаются. Отвизжав положенное время, она все же нашла в себе силы поискать пульс.

– Пульса не было, – закончил за Сашку Андрей.

– Не было. И тогда она вызвала милицию. Все!

– Так уж и все? Это не все, дружок, это только начало.

– Начало чего?

– Начало большой истории семейства Волиных. Теперь, брат, держись. Три шкуры с нас спустят, если в кратчайшие сроки не разберемся, от чего умерла дочка и куда скрылась ее мамка.

– Плакал вечер пятницы! – скорбно прохныкал Давыдов, ткнув носком ботинка пакет с пивом. – А у меня такая встреча наклевывалась!

– И вечер пятницы, и субботы, и судя по всему, и воскресенья тоже, – подхватил заунывную песню Андрей. – Ладно, нам не привыкать. Разберемся, размотаем тугой клубок, а сейчас идем к начальству, заждалось небось…

– Славик, ты мне ничего не хочешь рассказать?..

Этим вопросом Наташа до полудня субботы терзала Лозовского. Великих сил ему стоило не сорваться на крик, чтобы не обидеть, не напугать. Она же не виновата была ни в чем. Зачем ее обижать?! Она же просто любила его, заботилась о нем, творила вокруг него уют, тепло, постепенно превращая их новый, не обжитый еще как следует домик в милое семейное гнездышко. Зачем же кричать на нее? Он лучше уйдет в сад и станет копаться в земле, хотя с детства терпеть не мог этого занятия и не знал до поры, с какой стороны нужно подступаться к лопате.

– Славик, прежде чем копать землю, сгреби, пожалуйста, листья, – нравоучительно проговорила ему в спину Наташа, когда он, в очередной раз не сказав ей ни слова, к чему она его без конца призывала, собрался идти копать землю под яблонями.

– Хорошо, – пробубнил Лозовский, старательно скрывая свое раздражение.

Нет, как бы ни была страшна по властной сути своей Марианна, у нее всегда хватало ума и такта замолчать в нужный момент. Она всегда безошибочно угадывала его настроение и зачастую подстраивалась под него. Капризам его – нет, не потакала. Но вот если его что-то угнетало, то деликатно воздерживалась от вопросов и потом мягко настаивала на помощи.

Это-то со временем и начало бесить Лозовского. Именно материнская опека Марианны свела на нет его пылкое серьезное чувство.

– Там под навесом возьми специальный скребок для листьев, – продолжала поучать его Наталья, провожая до порога. – Сгреби их в кучку, потом сожжем. А с листьями не копай, Славик.

Да понял он! Понял давно, что должен делать с листьями, скребками и лопатами. Не может понять до сих пор, что ему делать с этой нелепой ужасной ситуацией, в которую он попал.

Тот парень, который с ним беседовал в кабинете Марианны, улыбчивый Андрюша Дмитриев, был вовсе не простачком, каким хотел казаться. Это только глупая корова Тамара Федоровна Чалых могла так о нем подумать. Вывалившись из кабинета в приемную, она, некрасиво скривив рот, процедила с глупым высокомерием:

– Пацан! Что он может понимать-то!..

Нет, дорогуша, все не так. По его личному мнению – мнению Ярослава Лозовского, – Дмитриев был хоть и молод, но достаточно опытен и хитер, и он сразу понял, что девяносто процентов опрошенных ему врут.