Потом он все-таки поднял ее на коня, где Лахджа усадила ее напротив себя и стала утирать мордашку. Когда мимо проехал големический дилижанс, и из окошка высунулся бородатый волшебник с моноклем, он не углядел ничего предосудительного… кроме двух демонов, конечно, но это не вызвало у него осуждения.

— Мир вам, — чопорно произнес он, кивая Дегатти, в котором сразу распознал коллегу.

— И вам мир, — кивнул тот.

Астрид недовольно сопела, не отрывая взгляда от кошеля на поясе папы. Там сидели все ее куклы, любимый плюшевый мишка, дальнозеркало со «Словом волшебства», книжки с картинками, карандашики и белый кот Снежок, которого Астрид обожала.

— Да, виды тут… да… — протянула Лахджа, разглядывая чудесную панораму. — Рыбалка, наверное… рыбалку я люблю. Меня дедушка учил… но у вас тут, наверное, удочек нормальных нет. Я как-нибудь вернусь домой, когда родителей буду навещать… тех родителей… куплю хороших. Вот мне, например, нравится одна фирма…

Дегатти рассеянно кивал и поддакивал. Но его мысли ушли куда-то в сторону. Он много лет не бывал в родных краях, много лет не возвращался в фамильную усадьбу. С тех пор, как родители погибли в несчастном случае, он даже не приближался к этим местам. Слишком неприятные с этим всем связаны воспоминания… и сейчас они стремительно оживают, набирают силу.

И все же Майно шагал со спокойным сердцем. Пару дней назад он окончательно расплатился с Вератором. Один последний вызов, усмирение стаи бешеных собак и немного кошачьей медицины. После этого дружбомаг торжественно сообщил, что Майно Дегатти больше не имеет долгов перед сетью и теперь может в любой момент просто выбросить перстень.

Но Дегатти решил пока его оставить. На поверку это и правда оказалось удобным. Злоупотреблять не стоит, чтобы снова не оказаться в кабале, но время от времени очень полезно.

— …но так или иначе. Какие бы ни были удочки, моя самая удачная рыбалка была в детстве. Просто на деревянную палку с подвешенной к ней леской с крючком. На хлебный мякиш! Представляешь?

— Ага, — рассеянно кивнул Майно.

— А ты сам как считаешь?

— Что считаю? — немного запаниковал муж.

— Ну твое мнение.

У Дегатти заметались мысли. Мнение о чем?.. Она все это время говорила о рыбалке, но насчет чего конкретно он должен высказать свое мнение?

Он полез в память жены, чтобы понять, о чем его спрашивают. Но Лахджа это заметила и резко «захлопнула» разум.

— Так ты меня не слушал? — холодно спросила она. — Я тут четверть часа распинаюсь, у меня язык заболел — а ты, оказывается, даже не слушал!

— А может, не стоит столько болтать, что аж язык болит? — не выдержал Майно.

— А-а!.. — раскрыла рот Лахджа.

— Папа, беги, — посоветовала Астрид.

Не слезая с коня, Лахджа попыталась пнуть мужа, и у нее уже начала вытягиваться нога, но тут, к счастью, Майно остановился у заросшей изгороди.

— Приехали, — сказал он.

Астрид завертела головой, ища речку и пляж. Но… но усадьба выглядела немного… замшелой. Лахджа тоже немного опешила — она знала, конечно, что место брошенное и его придется еще приводить в порядок, но реальность превзошла ее ожидания.

— Это не усадьба, — сказала Астрид, спрыгивая с коня. — Это руины. Здорово!

Не дожидаясь, пока отец отопрет ворота, она перелезла изгородь по лозам и побежала искать речку. Лахджа тоже спешилась и двинулась осматривать новые владения.

За воротами открылась ведущая к дому каштановая аллея. Деревья страдали без пригляда, выглядели неухоженными, но все еще крепкими. Справа простирался огромный, но тоже неухоженный сад, а за деревьями виднелось что-то вроде теннисного корта. Слева — пространная яма, что когда-то была прудом. Пересох он даже не годы, а десятилетия назад — на дне успели вырасти деревья, молодые ивы.

А в конце аллеи стоял дом. Очень, очень старый дом. Большущий, живописный, с характером… но очень старый, заросший лозами и плющом.

Отделанный камнем кирпич, многощипцовая крыша, повсюду окна и балконы. Выстроен в форме буквы E без средней черточки, правое крыло раза в полтора длиннее левого, полноценных этажей два, а под крышей огромная мансарда. По обе стороны от крыльца просторная терраса, над ней топорщат крылья три каменные горгульи… раньше, похоже, было четыре, в одном месте явная каверна. Вокруг бежит дорожка… хотя теперь скорее тропа, почти скрывшаяся в травяных зарослях.

— Комаров тут, наверное… — протянула демоница, шагая по аллее. — Ну меня-то они жрать не будут, у меня чешуя.

— Чешуя?.. — не понял муж.

— Ну да, чешуя.

— Да ладно, — поднес ее руку к глазам Майно. — Никогда не замечал. Правда, что ли?

Он всматривался, пока не заметил крооошечные чешуйки. Да, и правда, чешуя, но такая чешуя, что ее считай и нет.

— Насчет комаров не знаю, а вот шершни тут есть, — сказал Дегатти, останавливаясь у дерева с характерным гнездом. — Ненавижу этих насекомых.

— Давай я натравлю на них ядовитых пчел и посмотрим, кто победит, — предложила Лахджа.

— Что за чу… а. Не думаю, что сработает… Это паргоронские пчелы?.. можно же и просто сжечь. Тифон!..

Пес с готовностью дохнул пламенем. Пылающее гнездо упало и раскололось, из него вырвалась гудящая тучка, но и она сгорела в следующей вспышке.

Майно ступил на крыльцо и взялся за тяжелый замок на двери отчего дома. Он сам повесил его тридцать лет назад. Внутрь тогда не заходил, так что там все должно было остаться без изменений… и очень запылиться.

Холл. Сразу за дверью открылся холл. Очень большой и строгих очертаний. Вверх уходила широкая лестница, все еще покрытая донельзя пыльным ковром. Под потолком висела люстра — мертвая и холодная, мана в ней давно закончилась. На стенах — несколько старых картин с чопорного вида портретами, а в дальнем конце — задняя дверь, гардеробная и декоративные доспехи.

Первым порог перешагнул Снежок. Вторым вошел Ихалайнен. Енот-фамиллиар огляделся по сторонам, и полосатая морда исказилась в отчаянии. Он любил мыть, стирать, чистить и убираться, это глубоко сидело в его характере и волшебных свойствах… но тут работать предстояло столько, что опускались лапы.

— Мы все поможем, — пообещал человек, тоже входя в дом.

Волшебство иногда считают всесильным. Думают, что если ты лауреат премии Бриара, то можешь просто взмахнуть рукой — и все изменится так, как тебе угодно. И Дегатти, оценив