спорах и сопротивления со стороны разлобленых бывших колхозников, Федосеев особенно предостерегал милиционера!

— Ты, Никитин, в случае сопротивления не стреляй, а только попугай для виду, почаще похватывай за кобуру, а стрелять не надо, а то на выстрел могут сбежаться много народа и всё дело загубится!

— Ладно, — пообещал Никитин, — не буду!

К первому в дом пришли к Борисову Владимиру. Председатель комиссии Иван Дыбов, начал словесно уговаривать хозяина, чтобы тот без всякого сопротивления по доброй воле возвратил в колхоз уведённую им с колхозного двора лошадь. Члены комиссии Грепа, Мишка Ковшов и Никитин стояли у порога и ждали исхода мирного уговора хозяина о возвращении лошади. Володина мать, престарелая сгорбившаяся старушка, притаённо выглядывая из чулана бессловесно, мимикой лица, сморщенного как печённое яблоко, показывала сыну, чтобы тот не поддавался никаким уговорам, и твёрдо держался своей линии, не под каким нажимом не отдавал со двора своей лошади. Мирные уговоры не поимели силы, дело приняло затяжной характер. Члены комиссии забеспокоились, и невыдержанно хлынули во двор. Разгорячённый хозяин последовал за ними, следом из избы заголосив выползла и старуха. Грепа, широко расхлебащив ворота стоял у воротного столба, Мишка Ковшов, судорожно схватив с кола уздечку, мигом обротал «Чалого» и поспешно повёл его к раскрытым воротам. Бабушка, слезливо плача и причитая изловчившись цепко вцепилась за хвост лошади и стараясь воспрепятствовать уводу в упорстве своём, хотела задержать ход лошади, но влекомая за повод лошадь, шла и шла, не ощущая задержки со стороны старушки-хозяйки. Не выпуская из рук лошадиного хвоста, старушка хряснулась на землю и болезненно взвыла. Растревоженный материным криком Володя бросился к Мишке Ковшову и в приливе бешеного сопротивления, выхватив повод из рук Мишки гневно заорал:

— Не отдам! Не позволю увести «Чалого»!

На помощь Ковшову бросился Грепа. Завязалась кутерьма, из рук хозяина Ковшов и Грепа старались вырвать повод упорно сопротивляясь и бессвязно ругаясь рыча, хозяин не выпускал повод из своих рук. Не выдержав нудности, этой склочной переминки и борьбы милиционер Никитин, стоявший на улице, трепетной рукой выхватив наган из кобуры и устрашающе два раза пальнул в воздух. Эти, тупо полыхнувшие, в по-весеннему нагретом воздухе, выстрелы, разом отрезвили хозяев лошади, и порешили исход дела в сторону комиссии. Хозяин лошади, заслыша угрожающие выстрелы, сразу как-то смяк, вяло стал сопротивляться изъятию, его пальцы медленно и беспомощно расслаблялись, выпуская из разжимавшихся ладоней повод уздечки в которой обротан его «Чалый», жалобно всхрапывая с покорностью ждавший исхода скандального дела. На звуки выстрела, сбежались взволнованные мужики и бабы, кто со слезами на глазах, кто с затаённой злобой за вероломство и произвол комиссии стояли и молчаливо наблюдали за происходившей на их глазах драматической сценой, а некоторые осмелев, со злобой упрекали отборщиков. Видя, что народ не сочувствует комиссии, а накаляет обстановку, Никитин раздражённо закричал на толпу:

— А вы чего тут собрались и глазами лупите? А ну-ка марш по домам!

Раскулачивание и выселение

О дне выселения из села кулаков, было созвано тайное совещание в узком кругу сельского актива, было конкретно обусловлено о том, кто и что обеспечивает во время выселения. Кто обеспечивает транспортом-подводами для размещения на повозках семей и скарба выселенцев, а кто обеспечивает непосредственно вывод самих этих выселенцев из их собственных домов. Непосредственное выдворение кулаков и их семей из домов было поручено, как особо способных на это — Мишке Ковшову, Пайке, Грепе и Саньке Лунькину. Подводами обеспечить поручено Степану. Было наказано соблюдать тайну. Но тайна является тайной только тогда, когда о ней знает только один человек, узнай об ней двое, и тайна уже не тайна! Глубокой майской ночью в окошко кулака Павлова Алексея, кто-то судорожно и предупредительно побарабанил и ушёл.

По улице, направляясь к дому Павловых, шла бригада сельских активистов во главе с председателем сельсовета Иваном Дыбковым, с целью выселения семьи из дома. Маскируясь ночной теменью, на встречу бригаде рысью шёл верховой. Слышно было, как громко ёкает лошадиная селезёнка. Дыбкову, верховой показался подозрительным, он громко гавкнул: «Стой!» В ответ, верховой ядовито матерно выругался и пришпорил коня. Конь перешёл на галоп. Разозлённый Дыбков выхватив из кармана «браунинг» — выстрелил верховому вслед. Пуля, взвизгнув, с пчелиным жужжанием пролетела в пространстве, чмокнулась об ствол ветлы, отцепила коры лоскут.

— Ну черт с ним! — со злобой выругался Дыбков. — Гнаться за ним нет смыслу, мы ведь идём по делу!

Кто предупредительно постучал в окно Павловых, и кто такой был верховой, осталось загадочным, как для Павловых, а также и для активистов. Когда бригада вошла в дом Павловых, вся семья была на ногах, впросонках в одном нательном белье как ошалелые все бродили по обеим избам не понимая, в чём дело. Шумной толпой в избу вломились нежданные и непрошенные «гости», заставили хозяина зажечь огонь. Видя, что вся семья полуголые, преисполненный злости Дыбков приказал всем раздеться до гола, и построиться в ряд. Как солдат на парадном смотру — молодой снохе, как новому человеку в кулацкой семье, Дыбков из милости и гуманности разрешил остаться в нательной рубашке. Вся семья во главе с хозяином Алексеем Алексеевичем выполняя приказ, совсем голые выстроились в один ряд. Каково же было моральное состояние в этот момент, девке-невесте Дуняшке, смотреть на оголённых отца с матерью и двоих братьев?!

— Мы, тебя Алексей Алексеич, решили пока не ссылать в Соловки, а только по-честному признайся, где у тебя спрятано золото, и нет ли около тебя бумаг-документов, порочащих нас, и вообще, чего недозволенного? А золото, которое, по нашим сведениям, у тебя всё же имеется, без утайки, и скандалу добровольно сдай! — кратко произнёс Дыбков.

— Нет у меня никакого золота и особых бумаг нету! — дрожа всем телом ответил Алексей.

— Ну этим вопросом дополнительно займётся ГПУ, а из дома тебе, и всей твоей семье придётся выдвориться сейчас же! — со строгостью высказался Дыбков. — «Мир хижинам, война дворцам!» — добавил он.

— Я покину свой дом только тогда, когда меня вперёд ногами вынесут! — пробовал сопротивляться произволу хозяин.

— Ну, собственно говоря, за этим дело не встанет, ведь партия решила ликвидировать вас кулаков, как негодный класс, — отчеканил Дыбков.

— А кто нами правит? — задал неуместный вопрос Павлов.

— Кто «нами» правит, это не твоего ума дело, а вот вами, кулаками, уже никто не намерен править, и мы вас к ногтю! — срезюмировал Дыбков.

— «Бог не заступится, лукавый одолеет!» — с дрожью на губах высказался напоследок Алексей и обращаясь к своей семье добавил, — пошли мои родимые, раз приказывают