— Возможно, но процедуры существуют, и им надо следовать. В данном случае все, что требуется, — это подать фактору заявление, что ты желаешь собрать водоросли на берегу, дабы раскидать их по своему участку. Такое заявление можно подать через представителя фактора.

— То есть через тебя, — сказал отец.

Брод легким кивком дать понять, что имел в виду именно это.

— Учитывая взаимопонимание, которого мы достигли нынче вечером, — сказал он, — я не вижу причин не принять устное прошение и могу заверить, что такое прошение будет принято благосклонно.

Тонкие губы отца дернулись, но он ничего не сказал. Спустя несколько мгновений появилась пухлая курица — ее силуэт возник в дверях — и сунула голову в дом, словно ища своих товарок. Она уже занесла левую лапку, согнув ее под грудью, как иссохшую руку, но, не найдя того, что искала, подалась назад и исчезла из виду.

Лаклан Брод пожал плечами и сказал:

— Насколько я понимаю, у тебя нет желания подавать такое прошение.

Он пожелал нам доброго вечера так, словно мы только что провели в обществе друг друга веселый час, и ушел.

Я не сомневался, что Брод очень доволен собой, и в тот миг ужасно его ненавидел. Он, несомненно, был умным парнем, куда с ним было тягаться моему тугодуму отцу.

Последний остался сидеть за столом и весь остаток вечера безучастно глядел в сторону пустого коровника. Поскольку мне нечего было сказать о случившемся, я вышел из дома и сел на скамью. Курица, недавно появлявшаяся в дверях, теперь поклевывала что-то на земле между домами.

Несколько минут спустя из дома мистера Грегора появился Лаклан Брод и, не взглянув в мою сторону, зашагал по деревне дальше, после чего зашел в дом Кенни Смока.

На следующее утро после отлива все собирали на берегу бурые водоросли, которые к вечеру оказались раскиданы по всем участкам, кроме нашего. Отец ничего об этом не сказал и занимался своими делами как ни в чем не бывало. Несколько дней спустя я услышал, как он заметил Кенни Смоку, когда они вместе покуривали на скамье возле нашего дома, что невозможно узнать, приносят ли водоросли какую-то пользу посевам. Люди раскидывают их просто в силу привычки, поскольку так поступали раньше их отцы и деды. Кенни Смок ответил, что то же самое можно сказать о многих наших обычаях.

* * *

Мистер Синклер заглядывает ко мне очень часто, и я стал радоваться его визитам. Когда он вошел в мою камеру впервые, я предложил ему сесть на мою койку, но он посмотрел на нее с легким пренебрежением и остался стоять спиной к двери. И сказал, чтобы я устраивался поудобнее, но я подумал, что неуместно сидеть в присутствии старшего, поэтому встал в углу под высоким окном. На мистере Синклере был твидовый костюм и коричневые кожаные ботинки, совершенно не подходящие к здешнему мрачному окружению; у него был здоровый цвет лица и розовые мягкие руки, и я дал бы ему лет сорок[27]. Он разговаривал взвешенными, изящными фразами джентльмена.

Мистер Синклер сообщил, что его назначили моим адвокатом и он обязан в меру своих сил представлять мои интересы. После чего сказал, что очень рад нашему знакомству. Мысль о том, что джентльмен будет в подобной манере обращаться с негодяем вроде меня, показалась мне до того комичной, что я начал неудержимо смеяться. Подождав, пока я возьму себя в руки, он предупредил: все рассказанное мной адвокату будет конфиденциальным. Потом объяснил, что означает слово «конфиденциальный», таким тоном, каким школьный учитель обращается к отстающему ученику.

Я сказал, что ему не нужно объяснять мне значение этого или какого-нибудь другого слова; более того, я не нуждаюсь в его услугах. Он ответил: если я хочу другого адвоката, это можно легко устроить. Нет, дело не в личности моего адвоката, объяснил я, просто мне вообще не требуются услуги адвоката, поскольку я не собираюсь отрицать возложенные на меня обвинения. Мистер Синклер несколько мгновений серьезно смотрел на меня, а потом сказал, что понимает мою позицию, но закон требует, чтобы кто-то представлял мои интересы в суде.

— Меня не интересуют требования закона, — ответил я. — Закон для меня — ничто.

Не знаю, почему я разговаривал с ним так грубо, — разве что не люблю, когда мне говорят, что от меня требуется, а что нет. В придачу мне было очень унизительно находиться в обществе джентльмена, когда в ведре у моих ног видно содержимое моего кишечника, и я от всей души желал, чтобы он оставил меня в покое.

Мистер Синклер сжал губы и медленно кивнул.

— Тем не менее, — сказал он, — мой долг сообщить: если вы останетесь без адвоката, это пойдет вразрез с вашими интересами.

Он уселся на мою койку и заговорил уже не так официально. Мистер Синклер объяснил, что я оказал бы ему услугу, если б был так добр и разрешил задать мне несколько вопросов. Слегка устыдившись, я ответил, что не возражаю, и он как будто остался доволен. Этот джентльмен обращался со мной с ничем не оправданной вежливостью, и у меня не было причин доставлять ему какие-то проблемы.

Итак, мистер Синклер принялся задавать общие вопросы о моей семье и о том, как я раньше жил, как будто мы были равными по положению людьми, знакомящимися друг с другом. Я отвечал на вопросы правдиво, но не вдаваясь в детали, поскольку не понимал, чем подробности моей жизни в Калдуи могут заинтересовать его или еще кого-нибудь. Тем не менее мистер Синклер вел себя спокойно и любезно, и мне начало нравиться его общество. От нашего диалога была хотя бы та польза, что он нарушил монотонное течение дня.

Чем дольше мы говорили, тем больше меня удивляло даже не то, что мистер Синклер беседует со мною так, как будто мы с ним разговариваем при совершенно нормальных обстоятельствах, а то, что он, джентльмен, обсуждает что-то с необразованным убийцей. Я подумал — может, ему не сообщили о моих преступлениях, а может, я вообще не в тюрьме, а в психиатрической лечебнице, и мистер Синклер — один из моих товарищей по заключению. Но, когда общая часть беседы подошла к концу, адвокат перешел к цели своего визита.

— Итак, Родрик, — сказал он, — несколько дней назад в твоей деревне было совершено ужасное преступление.

— Да, — ответил я, не желая слушать продолжение. — Я убил Лаклана Брода.

— А других?

— И их тоже, — сказал я.

Мистер Синклер медленно кивнул.

— Ты говоришь это не для того, чтобы снять обвинение с другого человека? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— И все это ты совершил в одиночку?

— Да. Я действовал один, и, поскольку не собираюсь ничего отрицать, мне не нужны услуги адвоката. Я не раскаиваюсь в своих поступках, и, что бы дальше ни случилось, меня это не волнует.

После моей короткой речи мистер Синклер несколько мгновений смотрел на меня. Я не знал, о чем он думает, потому что нечасто бывал в компании образованных людей, и их манеры сильно отличались от манер моего народа.