— Что с того? Земля истощена.

Мне казалось, что это истощена не земля, а сам отец.

Я проводил много дней, работая над проектами Лаклана Брода. Первые дни я трудился потому, что такова была моя обязанность, а позже — вместо отца, потому что из-за слабого здоровья он не мог в полную силу участвовать в тяжелых работах. В придачу ко всему я иногда работал за полшиллинга в день, подменяя других, занятых более выгодными делами. Все заработанное я отдавал отцу и радовался, что вношу некоторую лепту в семейный доход.

И все-таки трудиться на Лаклана Брода было утомительным делом. Редко выдавался миг, когда констебль или его брат не расхаживали рядом с напыщенным видом, словно огромные петухи, следя за тем, чтобы никто из нас не остановился перевести дыхание или вытереть пот со лба. Даже если Брод отсутствовал, мы работали без передышки, боясь, что он вдруг появится и назначит нам за нерадивость еще один трудовой день.

Из-за такого непрестанного тяжелого труда у меня оставалось мало времени, чтобы заботиться о собственных посевах, а это означало, что в черные месяцы у нас будет меньше еды.

Однажды вечером Лаклан Брод явился к нам, чтобы сказать: до его сведения довели, что наш участок приходит в запущенное состояние. Это сделалось его любимым выражением — дескать, то-то и то-то «довели до его сведения», из-за чего складывалось впечатление, будто любые слова или поступки заметят и доложат о них ему. Благодаря такому мнению люди подчинялись любому его распоряжению, к тому же стали косо поглядывать на своих соседей и общаться с ними с настороженностью, до сих пор не ведомой в наших местах.

На сей раз Брод наложил на моего отца штраф в десять шиллингов и напомнил, что надлежащий уход за участком входит в условия его арендного договора, и если он не сможет выполнять свои обязанности, у фактора не останется иного выхода, кроме как пересмотреть сроки этого договора. Чтобы собрать средства на уплату штрафа, мне и дальше пришлось трудиться на дорогах и тропах, вследствие чего наш участок пришел в еще более постыдное состояние.

Несколько дней спустя после визита констебля отец остался сидеть за столом, когда Джетта убрала с него посуду. Я почувствовал, что он собирается о чем-то объявить, и не ошибся. Отец набил и зажег свою трубку и сообщил нам, что будет добиваться встречи с фактором. Я спросил его — с какой целью. Отец, не обратив внимания на мой вопрос, заявил, что желает, чтобы я его сопровождал, поскольку я умный мальчик и меня не запутают слова фактора.

Когда отец таким образом признал свою ограниченность, я пришел в замешательство и запротестовал, говоря, что он фактору ровня — и, если уж на то пошло, ровня всем остальным. Отец покачал головой и ответил:

— Мы оба знаем, что это неправда, Родрик.

Потом он сказал, что собирается в Эпплкросс через два дня и, если я согласился работать на Лаклана Брода, мне надо найти кого-нибудь себе на подмену или придумать оправдание своему отсутствию. Потом встал и занял место на стуле у окна.

С самого начала я не ждал от затеи отца ничего хорошего. Никто из нашего прихода ни разу не искал встречи с фактором, а когда кого-нибудь к нему вызывали, люди шли туда с огромным трепетом. Отец, возможно, считал, что наша доля уже не может стать хуже, но я не сомневался: когда этот визит привлечет внимание Лаклана Брода, тот обязательно так или иначе отомстит.

Мы с отцом отправились в Эпплкросс рано утром. Стало известно, что Лаклан Брод отправился по каким-то делам в Кайл-оф-Лахлаш, и я понял, почему отец выбрал для нашего визита именно этот день.

С утра начались резкие перемены погоды, к чему в наших краях давно уже привыкли. К тому времени, как мы добрались до Камустеррача, нас вымочил дождь со шквальным ветром, а потом небеса внезапно прояснились, и наша одежда начала высыхать на солнце. Однако, когда мы добрались до Эпплкросса, небо снова потемнело и дождь начал падать большими тяжелыми каплями. Отец не реагировал на все эти капризы погоды. Честно говоря, не могу с уверенностью утверждать, что он вообще их замечал. Он продолжал идти размеренным шагом, держа руки по швам, глядя на дорогу в нескольких ярдах впереди.

Мы не обсуждали предстоящее дело, поэтому я все еще не совсем представлял, что именно отец собирается сказать фактору и какого участия в предприятии ждет от меня. Я втайне надеялся, что фактора не будет дома или он откажется нас принять, и мы сможем вернуться, не рассердив власти еще сильней.

Дом фактора находился позади Большого Дома. Мы обошли поместье кружным путем — отец явно не хотел, чтобы его обвинили во вторжении в личные владения помещика. Наконец мы добрались до двухэтажного дома из серого камня, и отец постучал медным молотком с робостью, которая не предвещала для этой встречи ничего хорошего.

Вскоре появилась экономка. Она поглядела на нас так, будто мы были бродячими ремесленниками, и спросила, что нам нужно.

Отец снял шапку, хотя эта женщина была служанкой и по положению не выше его самого, и ответил, что его зовут Джон Макрей из Калдуи и он хочет поговорить с фактором. Экономка спросила, назначена ли нам встреча. Эта костлявая женщина с поджатыми губами и большим носом явно полагала, что работа в доме фактора делает ее лучше фермера-арендатора. Отец ответил, что встречу нам не назначали. Женщина без единого слова закрыла дверь, оставив нас стоять на пороге. Поскольку все еще шел дождь, мы съежились на маленьком крыльце. Трудно сказать, как долго мы там пробыли — наверняка достаточно долго, чтобы ожили мои надежды на то, что фактора нет дома. Я уже собирался сказать об этом отцу, когда дверь открылась снова, и нас пригласили в дом. Служанка проводила нас в обшитый деревянными панелями кабинет и велела ждать.

В очаге ревел огонь, но мы с отцом не осмелились встать перед ним, чтобы просушить одежду. Вместо этого мы остались посреди комнаты, где наше присутствие было бы не таким оскорбительным.

На стенах по обе стороны камина висели портреты утонченных, прекрасно одетых джентльменов, и на одном из портретов я узнал лорда Миддлтона, сидящего в кресле с охотничьей собакой у ног. Перед нами стоял большой стол из тяжелого темного дерева, на котором лежали письменные принадлежности и несколько гроссбухов в толстых кожаных переплетах. Всю стену слева от нас занимали книжные полки.

Появился фактор и, к моему удивлению, довольно тепло приветствовал отца. Отец отвесил раболепный поклон, нервно крутя в руках шапку. Я стоял у его плеча, пытаясь казаться спокойным и держа шапку перед собой. Фактор был ниже, чем мне запомнился, но с приятным, открытым лицом, обрамленным густыми бакенбардами. Волосы на голове его поредели, а оставшиеся были жесткими и неприбранными, не то что у других образованных людей, с которыми я встречался.

— А это кто такой? — спросил он, показав на меня.

Отец объяснил, и фактор несколько мгновений с любопытством смотрел на меня, будто уже что-то слышал обо мне — я искренне надеялся, что это не так. Потом он сел за стол и взглянул на отца, ожидая, когда тот объяснит причину своего визита. Отец этого не сделал, и фактор перевел взгляд на меня, но я не мог говорить за отца, поскольку тот не сообщил мне, что желает сказать.