– Реджина, я хочу, чтобы вы оставили телескоп в покое и подошли ко мне, – сказал Джонатан, снимая перчатки и кладя их в карман пальто.

– А я хочу, чтобы вы ушли, – ответила Реджина, но все-таки обернулась и посмотрела на него. – В самом деле, я хочу, чтобы вы ушли и никогда не возвращались.

– Нет, вы совсем этого не хотите, – уверенным тоном возразил Джонатан.

Он посмотрел на ее раздраженное лицо, на плотное пальто, скрывающее очаровательные изгибы ее тела. У него руки чесались от желания немедленно расстегнуть это пальто и обнять теплое послушное тело. Он уже знал, какой бывает Реджина, если удается преодолеть ее упрямство.

Когда девушка наконец взглянула ему в лицо, освещенное бледным светом луны, в холодной глубине его серебристых глаз увидела отражение своего будущего. Она застыла на месте, инстинктивно чувствуя, что в этот момент крыша сарая превратилась в перекресток ее судьбы: останется она на месте – будет всегда такой, как сейчас; шагнет в объятия Джонатана – станет той женщиной, какой ей хочется быть.

Вокруг шуршали деревья, их голые ветви царапали стены сарая. Ночной воздух становился все тяжелее. Она должна принять сейчас решение немедленно.

– Иди ко мне, – тихо позвал ее Джонатан. – Мне так тебя не хватало.

Эти слова погубили Реджину.

Джонатан не испытывал ни малейшего чувства вины, намереваясь соблазнить Реджину выйти за него замуж. После того вечера, когда он пригласил ее на ужин, а потом поцеловал, он уже знал, что добровольно она его женой не станет. Она была слишком горда, чтобы променять свои суфражистские взгляды на обручальное кольцо. Так что ему придется действовать испытанным способом. К середине февраля Реджина должна быть в его постели. Скромная церемония и щедрое пожертвование методистской церкви в Мерриам-Фоллс довершат все остальное.

Реджина сделала шаг к нему, и тут все сомнения, мучившие ее в последние дни, с новой силой охватили ее. Если она позволит Джонатану поцеловать себя – а выражение его лица говорило именно о таком намерении, – она больше проиграет, чем выиграет. Ей очень хотелось оказаться в его объятиях. И все же она должна заставить его понять, что ему не удастся вынудить ее к браку, которого она не хочет.

Реджина остановилась. Она уперлась носком бота в снежную кашу на крыше и сунула руки в перчатках в карманы пальто. Она взглянула на Джонатана, глаза ее были ясными, как отблески лунного света на тихой глади Гудзона.

– Мне не нравится, что вы намекнули мистеру Фергюсону, будто между нами существует какое-то соглашение. Из-за этого по городу пошли сплетни. Стоит мне появиться на почте, как меня начинают поздравлять с помолвкой.

Джонатана не удивило ее поведение. Вместо того чтобы извиниться, он лишь улыбнулся.

– Я не могу отвечать за то, что говорят люди.

– Очень даже можете, – сказала Реджина. – Именно вы распространяете эти слухи, поручив мистеру Фергюсону присматривать за мной. Мне совершенно не нужна чья-либо опека. Уже много лет я забочусь о себе сама, и довольно успешно.

– Не всегда все складывается так, как нам хочется, – заметил Джонатан. – Хейзл убили. А полиция понятия не имеет, кто убийца. Я не могу допустить, чтобы вы подвергались опасности.

– Помолвка не избавит меня от опасности, – возразила Реджина. – Вы пользуетесь ситуацией, чтобы оправдать собственные поступки. А теперь оставьте меня в покое.

– Я вам надоел? – шепнул он.

Реджина посмотрела мимо него на второй этаж пансиона. Окна, выходящие на сарай, были темны, в них отражался только лунный свет. Уличный фонарь на углу Уитли-стрит и Бичер-стрит своим желтоватым светом очерчивал лишь небольшой круг в кромешной ночной тьме. Вся остальная улица была пустынна и темна. С северной стороны сарай закрывали вечнозеленые деревья, украшенные свисающими сосульками и комками влажного снега. Таким образом, на крышу сарая, как в закрытую комнату, не мог заглянуть никто.

– Я вам надоел? – повторил Джонатан. Его настойчивость раздражала Реджину.

– Меньше всего мне нужен самоуверенный мужчина, который предлагает замужество едва знакомой женщине. Поверьте, я не смогу быть такой женой, какую вы хотите.

– А какой женой будете вы?

Реджина упрямо вздернула подбородок.

– Такой, для которой замужество – это партнерство, обмен мыслями и чувствами. Такой, которая не откажется от собственных взглядов, чтобы полностью подчиниться мужу. Если бы я могла, то убрала бы слово «послушание» из брачного обета. Оно устарело и потеряло всякий смысл.

– А какое слово пугает вас больше: послушание или замужество? – спросил Джонатан, шагнув к ней.

– Меня не пугают эти слова, – сказала Реджина, думая о том, как бы уйти с крыши сарая, не проходя мимо Джонатана. Он закрывал путь к лестнице. Чувствуя себя под его взглядом и от его вопроса как в ловушке, она огляделась в поисках выхода. Но его не было. Понимая, что ей не удастся уклониться от ответа, Реджина посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Я не против брака, если люди, дающие обет, любят и уважают друг друга. Я против мужчин, которые думают, что обручальное кольцо – это знак собственника.

– Во многих странах это так и есть, – спокойно произнес Джонатан. – Я же считаю, что все зависит от тех, кто вступает в брак.

Реджина недоверчиво посмотрела на него:

– Думаю, вы не первый мужчина на свете, который говорит одно, а делает другое.

– Но я первый мужчина, попросивший вашей руки.

– Это к делу не относится. К тому же вы не просили моей руки. Вы просто огласили свое решение.

– Напротив, в этом все и дело, – несвойственным ему мечтательным тоном произнес Джонатан. – Я первый мужчина, который не изображал влюбленного.

– Мы не влюбленные, – поправила она его. – Мы соседи. И ничего больше.

Джонатан рассмеялся:

– Соседи не целуются так, как целовались мы.

У Реджины не было ни малейшего желания вспоминать об этих волнующих поцелуях.

– Мужчина, чтобы добиться своего, может сказать что угодно. А когда женщина свяжет себя с ним брачными узами, запоет совсем по-другому.

– И вам не нравится, что я хочу привязать вас к себе, – сказал Джонатан, приближаясь к ней. – Виноват, – признался он низким шепотом. – Я хочу вас, мисс Ван Бурен. Согласен на все, только бы получить вас.

Одно дело, когда мужчина целует женщину и предлагает замужество. И совсем другое, когда он смотрит ей прямо в глаза и говорит, что хочет ее.

Реджине никогда еще не делали такого недвусмысленного предложения, поэтому сейчас ей было трудно найти достаточно резкие слова, чтобы поставить Джонатана на место. Страстное желание коснуться его не позволяло Реджине думать ни о чем другом. Это желание сводило ее с ума.