– Расскажите об Австралии, о своей жизни, о семье, Оливия. Я хочу знать о вас все. Почему иногда вы ведете себя так странно, если не сказать глупо?

– Семья у нас небольшая. Мама, сестра и я. Моя сестра талантлива и очень красива. Она прекрасная теннисистка. Одна из лучших в Австралии. Высокая, с отличной фигурой, настоящая красавица.

Оливия замолчала, переводя дух. Эдвард ждал продолжения, все это время лаская ей грудь.

– А где ваш отец?

– Он умер, когда мне было двенадцать лет. Косил траву на газоне, в этот момент у него произошел сердечный приступ.

Эдвард опять обнял ее за талию. Он и предположить не мог, что она, живая, непосредственная, тоже понесла тяжелую утрату.

– Простите, я не хотел вас расстроить. Мне очень жаль.

Эдвард прекрасно понимал, через что ей пришлось пройти. Подобные трагедии могут навсегда изменить человека.

Оливия опустила голову, высвобождаясь из объятий, села в кресло. Взгляды их встретились.

– Не нужно меня жалеть. Мы с отцом никогда не были близки. Его любимицей всегда была Анастасия. Целый месяц после его смерти она, не переставая, плакала. А я не чувствовала ничего. И это самое страшное.

– Оливия, не мучьте себя.

Он не поверил, что ее совершенно не расстроила смерть отца. Хотелось как можно крепче ее обнять, хоть как-то утешить, но она не позволила, вновь уйдя в свою скорлупу.

– Я и правда по нему не скучаю.

Все свое свободное время отец проводил с Аной. Именно он научил ее играть в теннис.

– Когда Ана немного утешилась, снова стала играть в теннис. С мамой. Вся жизнь в нашем доме была посвящена теннису. А потом я уехала.

– Вы тоже играли в теннис?

– Нет, я не в состоянии была даже отбить мяч.

– Ну, вы, наверное, тоже талантливы, не в теннисе, так в чем-нибудь другом.

Оливия задумалась. Нет у нее никаких талантов. При мысли об этом она тяжело вздохнула, вновь теряя над собой контроль. В присутствии Эдварда она забывала обо всем на свете, как ни странно, ощущая себя красивой и желанной. При этом она знала: у них не будет даже ночи любви.

– Никак не могу придумать желание.

– Ну и что я должен сделать?

Она уловила аромат его одеколона. Колени задрожали, голова закружилась. Она едва удержалась на ногах. Этот аромат сводил с ума. И не только аромат. Его взгляд, сосредоточенный и серьезный, полностью выбивал из колеи.

– Кажется, я придумала. Вы весь вечер будете мне прислуживать. Приносить напитки, кормить с ложечки. Хотя нет, это неинтересно. Я хочу, чтобы вы меня поцеловали.

Эдвард с удивлением посмотрел на нее:

– Но я ведь уже сделал это.

Его голос был таким сексуальным, что Оливия почувствовала, как земля уходит из-под ног.

– Я хочу совершенно другой поцелуй. Поцелуйте меня так, словно не можете жить без меня, для вас это вопрос жизни и смерти.

Настало время проучить его. Он думал, что она готова броситься в объятия первому встречному. Ничего, теперь поймет, до какой степени ошибался. В этот раз она будет вести себя иначе, сделает все, чтобы показать, насколько он ей безразличен. Она давно догадалась, что он всего лишь смеялся над ней. Дразнил, потешался над ее чувствами. Ничего не выйдет!

Губы его чуть приоткрылись. Сердце Оливии бешено забилось, она закрыла глаза и приготовилась. Это всего лишь поцелуй. Надо навсегда вычеркнуть Эдварда из своей жизни.

– Встаньте, – попросил он.

– Зачем?

– Встаньте и отойдите туда. Этот поцелуй должен быть особенным.

Она молча повиновалась. Ей понравилась эта идея. От приказного тона по телу пробегала дрожь. От запаха одеколона кружилась голова. А так хотелось оставаться холодной и равнодушной. Теперь она понимала, что сохранить хладнокровие не удастся.

– Стойте там, – скомандовал он. Оливия остановилась у окна, рядом с клумбой ярко-розовых орхидей. Из окна сильно дуло, но она не решалась сдвинуться с места. Он подошел к ней, не отрываясь глядя на нее. Этот взгляд просто гипнотизировал, пригвождал ее к месту.

– Вы такая красивая, Оливия.

– Вы не должны так говорить, – запротестовала она, но он приложил палец к ее губам, чтобы она замолчала. В его взгляде мелькнуло что-то опасное.

– Тише, – прошептал он.

Теперь он просто пожирал ее глазами. Она опять почувствовала себя красивой и желанной. Ни один мужчина не дарил ей такое приятное, пьянящее чувство.

– Вы самая красивая, забавная и сумасбродная женщина из всех, что я когда-либо встречал.

По телу прошла жаркая волна, Оливия прижалась к Эдварду, ее груди уперлись в его твердую грудь. Она понимала, что выглядит глупо. Внизу живота разлилось приятное тепло.

– Вы знаете, что бы я хотел сейчас с вами сделать?

Она молчала. Его жаркое дыхание обжигало ее. Он принялся покрывать ее шею нежными поцелуями.

– Я бы хотел повалить вас на пол, сорвать нелепое платье и овладеть вами, словно дикий зверь.

Он прикоснулся губами к тому месту на шее, где была вытатуирована теннисная ракетка.

– Poi voglio fare sesso con te[2].

Голос его был удивительно нежным и полным страсти. Оливия не знала итальянского и не поняла смысл фразы, однако догадалась, что он говорит о любви. Может, это даже своего рода признание. Хотелось, чтобы он ее поцеловал, повалил на пол и овладел ею. Она испустила сладострастный стон, открыла глаза, в эту минуту Эдвард впился в ее губы долгим страстным поцелуем, испытывая такое же вожделение, как и она. Пальцы их переплелись, он раздвинул ей ноги и опять накрыл ее губы жарким поцелуем. Сейчас для нее ничего не существовало, кроме него, его жаркого дыхания и собственного страстного желания. Она опять почувствовала себя живой и желанной. Хотелось, чтобы Эдвард зашел дальше и подарил ей жаркую незабываемую ночь любви. Казалось, даже воздух вокруг них стал густым и горячим. Продолжая целовать Оливию, Эдвард стянул платье с ее плеча, обнажил грудь, сладострастно застонав, взял в рот сосок, поцеловал и легонько прикусил его. Оливия потянула его за волосы, приближая к себе. Что с ней происходит? Она никогда не испытывала ничего подобного и даже не представляла, что такое может быть. Раньше она думала, что любовные ласки – это нежность, легкие бережные прикосновения друг к другу. Но между ними происходило нечто дикое и безумное. Более того, ее это не пугало, напротив, хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Эдвард спустил платье еще ниже, глядя на нее с вожделением, будто она эталон красоты и сексуальности.

– Эдвард, – задыхаясь, проговорила она.