– А не слишком он будет… ну, неживым, трупным? – осторожно поинтересовался Кирилл. – Может, и так сойдет?

– Не учи, я лучше знаю, что слишком, а что нет. Пора бы уже доверять моим талантам. Вспомни, какого я трансвестита из Даньки сделала! А о Маркове забыл? Супердамочка получилась, – хихикнула она. – Неужели ты думаешь, я не справлюсь с вашим превращением в бомжей?

– Сумеешь, полагаю…

– Тогда не дергайся. Доверься мне! Вы будете первыми красавцами помойки две тысячи семь, – засмеялась она. – Боюсь, что тамошние дамы вас не отпустят, во будет прикол!

– Не помойки, а свалки, – поправил Кирилл. – Вы с Данькой сговорились? Он тоже все время говорит – помойка.

– Какая разница? Как лопух ни назови, хоть розой, хоть нарциссом, он все равно лопухом и останется. Так же и свалка помойкой может считаться.

– Если правильно выражаться, это полигон для сбора мусора или мусоросборник.

– Хорошо, значит, будете вы с Данькой красавцами мусоросборника две тысячи семь. Тебе полегчало?

– Если честно, что-то тревожно мне, – откровенно признался Кирилл.

– Это нормально, – успокоила его Юля. – Ты живой человек, а не робот, чтобы совсем не волноваться. Вот я, например… когда мне предстоит что-нибудь эдакое… эксцентричное, тоже ужасно волнуюсь.

– Нашла с чем сравнивать, – хмыкнул сыщик. – Мы сегодня в самую сердцевину клоаки полезем! В вертеп для низов общества, а они, как известно, люди непредсказуемые.

– Слушай, Кир, может, подстричь тебя немного? – перебила его Юля. – Жалко, конечно, красоту такую портить, но ведь для дела! Стригу? – она схватила с журнального столика ножницы.

– Зачем это? – тут же ощетинился Кирилл, моментально забыв о сердцевине клоаки. – Я их не для того отращивал четыре месяца, чтобы в одну секунду – чик, и нету.

– Подумаешь, волосы не зубы, отрастут, – девушка щелкнула ножницами.

– Нет уж, пусть при мне остаются, – заупрямился Кирилл, обхватив макушку обеими руками.

– Я же не собираюсь их коротко стричь, просто немного подрезать. А впрочем, и так сойдет, – махнула Юлька рукой. – Сделаю непромытые сосульки, прикольно будет. А вот Даньке придется кепку надеть.

– Зачем? – не понял Кирилл.

– На его ежик посмотришь, и сразу возникает мысль – это мент или браток. И потом, его торчащие волосенки практически нельзя замаскировать под грязные лохмы, все равно не видно. Найдем ему кепочку, нахлобучим на макушку, и вперед. О, кажется, я кое-что придумала, – подпрыгнула она и помчалась в свою спальню. Через минуту Юля вернулась с бейсболкой. – Как раз то, что нужно. В грязи немного вываляем, и будет полный улет.

– Кто же сейчас в бейсболках ходит? – нахмурился Кирилл. – Не май на дворе, глубокая осень.

– Так она же теплая, на фланелевой подкладочке, – возразила Юля. – И потом, вы же с Данькой вообще без головных уборов ходите, насколько мне известно.

– Потому что мы обычно на машине, а на свалку на ней не поедешь.

– Нечего выпендриваться, и такая сойдет. Бомжи и зимой, и летом одним цветом, ходят, в чем им удобно или в том, что им бог пошлет. Пусть посчитают, что Даньке этот головной убор с неба свалился.

– Какая же ты балаболка, Катастрофа, – вздохнул Кирилл. – Мелешь, как мельница, без остановки.

– Мне на то язык природой и дан. Я не балаболка, треплюсь по существу. Бомжи где одежку добывают?

– Откуда я знаю?

– Люди без определенного места жительства одеваются на той же помойке. Все вам нужно разъяснять, как маленьким, сами не соображаете.

– Юль, хватит из себя невесть что изображать! У меня шарики совсем в другом направлении крутятся… как найти этого парня, Ивана, и заставить его все нам рассказать, – заметил Кирилл.

– Юлька, твою машину угнали! – выкрикнул Данила, внезапно ворвавшись в комнату, словно за ним гналась свора бешеных собак.

Юлька вытаращилась на него округлившимися глазами.

– Как угнали? – ахнула она. – Когда?

– Откуда я знаю? Открываю гараж, а он пустой.

– Гараж?

– Ну да!

– Фу, черт возьми, – облегченно вздохнула Юлька и плюхнулась на диван. – Данила, разве можно так людей пугать?

– Не понял, – нахмурился тот.

– Моя машина во дворе стоит, а не в гараже!

– Что она там делает?

– Ты оглох?

– Как она там оказалась?

– Очень просто… мотор закапризничал, я до гаража не дотянула и бросила ее во дворе соседнего дома, – мигом придумала Юля.

– Но я вчера сам в окно видел, как ты ее в гараж погнала…

– Отстань, а? Привязался, как банный лист! Кир, продолжим.

– Ну и видок у тебя, братец, – хмыкнул Данила, увидев в зеркале отражение физиономии Кира. – В темном переулке встретишь – на всю жизнь заикой останешься.

– Не смотри, я еще не закончила, – перебила его Юлька.

– Ты о чем?

– Даня, проснись! Я тебя в гараж зачем посылала?

– А! – вспомнил тот. – Как увидел я, что машины твоей нет, у меня все остальное из головы и вылетело.

– Так пусть обратно влетит, разворачивай оглобли и дуй в гараж, – велела Юлька.

– И все-таки, Юль, никак понять не могу, как твоя машина в соседнем дворе оказалась? – пристал он.

– Иди! Чтобы через десять минут принес, ведь их еще примерить нужно. А вдруг не подойдет, что тогда? – сорокой затрещала Юля, чтобы отвлечь Данилу от ее машины.

Молодой человек наконец вышел из комнаты, через некоторое время хлопнула входная дверь.

– Юль, а куда ты ездила сегодня? – хитро посмотрев на девушку, вдруг спросил Кирилл.

– С чего это ты вдруг решил, что я куда-то ездила? – удивилась она. – Как я вообще могу что-то делать с температурой тридцать девять и… десять?

– Странно, что ты не сказала – сорок пять, – усмехнулся Кирилл. – Никакой температуры у тебя нет и, как я понимаю, не было, симулянтка! А ну, признавайся… что ты задумала?

– Ничего! Откуда такие странные мысли? Повернись-ка, вот здесь подправлю немного, одна щека затонирована ярче, – сосредоточенно хмуря бровки, попросила она, делая вид, что больше ее ничего не волнует. – Да и синяк, мне кажется, не очень выразительным получился, увеличу его…

– Ты мне зубы не заговаривай. Говори, где была, что делала, пока мы мотались по городу?

– Еще одно слово – и синяк, который я пытаюсь нарисовать на твоей физиономии, станет вполне натуральным, – Юлька показала Кириллу кулак. – Что-нибудь тяжелое возьму – и припечатаю. Что пристал к больной женщине?

– Ты такая же больная, как я – рыжий и конопатый. И куда подевался твой хриплый голос? Тебе впору на оперную сцену, так орешь.