Но Сергей не мог украсть деньги. Журналистка ерничает по поводу того, как легко Гаранину удалось сбежать из кабинета следователя, которого отвлек его коллега, позвавший на помощь в свой кабинет, где вскрыл себе вены один насильник…

– Жаль, что нет ни слова о самом Гаранине, какой он, чем занимался и все такое, – вздохнула Глаша.

– Это я постараюсь узнать у его любовницы Людмилы Нечаевой, – сказала я. – Но обрати внимание, моя дорогая, как же везло этому Гаранину! Сначала на его глазах Нечаев открывает сейф, умирает от сердечного приступа, и Гаранину ничего другого не остается, как воспользоваться этим обстоятельством и забрать деньги. Потом, после того как его задержали (уверена, что он и не скрывался, чтобы не навредить себе, вроде как он ни в чем не виноват!), перед ним открывается дверь кабинета следователя, словно приглашая сбежать! Поверь мне, Глаша, я бы тоже сбежала. Инстинктивно. Деньги бы не стала красть, это да, но сбежать – точно сбежала бы, тем более, если бы знала, что на меня повесят всех собак, как это у нас умеют делать…

– Думаешь, его собирались обвинить в смерти Нечаева?

– Да просто уверена!

– Значит, ты думаешь, что Гаранин и есть наш «жилец»?

– Вполне допускаю. И если представить себе, что он рассказал даже всю правду одной из женщин, той, с которой познакомился первой, то, уверена, она бы посочувствовала ему и уж точно не стала бы воспринимать как преступника. Скорее наоборот. И проникшись этой историей, приняв сторону Гаранина, поделилась ею со своей близкой подругой. Если первой была Валентина, то она рассказала Наде, и та предоставила ему свою времянку.

– А почему Валентина не поселила его у себя? Хотя… К ней же приезжала племянница…

– Вот именно! А с племянницей, к тому же еще, как бы помягче выразиться, неравнодушной к мужчинам, сама понимаешь, Валентина не стала рисковать. Вот так. Если же он сначала познакомился с Надей, то та, соответственно, рассказала все Валентине и попросила не выдавать его, мол, давай поможем человеку, спасем его, невиновного, от тюрьмы.

– Думаю, сыграло то обстоятельство, что он хорош собой, этот Гаранин, – предположила Глафира. – Ну, или, во всяком случае, очень приятный внешне. Обаятельный, понимаешь?

– Думаешь, они обе влюбились в него?

– Уверена! Поэтому-то и молчали. Обе. Хранили его тайну.

– И сколько это, как ты думаешь, могло продолжаться?

– До тех пор, пока у него не появилась бы возможность воспользоваться украденными деньгами для того, чтобы купить себе новый паспорт на другое имя и уехать куда-нибудь в теплую страну, к морю. Я так думаю.

– А деньги? Их не нашли?

– О них нигде ни слова. Думаю, что не нашли. Иначе бы мне сообщили.

Мы разговаривали сначала вполголоса, по привычке, словно нас могли услышать, а потом и вовсе перешли на шепот.

– А гроза-то кончилась, – сказала вдруг Глафира. – Как тихо сразу стало.

А у меня было такое впечатление, будто время остановилось и мы выпали из привычного пространства. В голову полезли мысли о дочери, муже.

– Странно, Глаша, мне почему-то не хочется домой. Не то чтобы совсем не хотелось, ты должна понять меня… Словно мы сейчас делаем что-то важное, что непременно должны довести до конца. Как будто у нас какая-то миссия, что ли…

Глаша, конечно же, поняла меня, взглядом согласилась со мной.

– Ладно, Глафира, гаси лампу и давай спать. Завтра нам предстоит много дел. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Лиза.

И вдруг я услышала:

– Лиза, вот мы все говорим: «жилец» да «жилец», предполагая, что он их убил. Но Люба, соседка-то, сказала, что видела в окно, как коляску с мертвецами катила… женщина!!! В шляпке!!!

Я когда его увидела, вся моя сущность отреагировала на него. Не знаю, как это сказать. Слово «любовь» настолько избито. Сейчас в моде другое слово, которое тоже понятно, ну, если, конечно, человек умный. «Химия». Вот, я была словно пробирка, и во мне происходила самая настоящая химическая реакция. Думаю, что сразу же поднялись температура и кровяное давление. Я смотрела на него, и все мои соки забродили, в ушах зашумело. Я представила себя в его объятиях. Понимаю, что это глупо, ну совсем глупо, но я ничего не могла с собой поделать. Сделалась как пьяная. Может, это произошло еще и потому, что у него цвет глаз совпал с моим… Все знают, что у меня зеленые глаза. Как знают и то, что волосы у меня рыжие, это мой природный цвет. Наши местные бабы спрашивают у меня иногда, действительно ли я такая темпераментная, как все рыжие и зеленоглазые. Что им ответить, дурам? Ведь они ничего не смыслят в любви, в страсти. Мы вот с Валентиной можем говорить об этом часами. Правда, у нас времени на это нет, но уж как только с ней сядем распить рюмочку-другую, так все эти наши мысли и вопросы вылезают. Мы словно сравниваем, как понимаем то или другое, особенно, одинаково ли мы чувствуем. Это так интересно. Но не с каждым человеком можно поговорить так откровенно, как разговариваем мы с Валюшей. А мы делимся нашими впечатлениями, анализируем их, чтобы понять всю суть любви, этой химии. Ведь это Валя рассказала мне, что прочла где-то, а может, и по телевизору услышала, что любовь – это химия. Я так скажу – скучное это слово. Может, оно и правильное – действительно, когда любишься, с организмом что-то происходит, но тогда про все можно сказать, что это химия. Вот, к примеру, не любишь кого-то, ну просто люто ненавидишь, и тебя прямо в пот бросает, и хочется броситься и надавать пощечин, а то и врезать в лицо кулаком, да, у меня такое бывает иногда, если я ненавижу человека (к примеру, Розку ненавижу, продавщицу нашу из магазина, такая любопытная, сучка!), так вот… Что же это получается, что ненависть и злоба – тоже химия? Ладно, бог с ней, с этой химией. Не знаю, куда уж меня понесло. Я же говорила о том, что со мной произошло, когда я только увидела Сережу. Ну, во-первых, он красивый, как бог. Высокий, стройный, у него ноги длинные. И сам он такой современный, подтянутый, чистый такой. Глаза прозрачные, зеленые, с черным зрачком, они как драгоценные камни, понимаете? А еще ресницы темные, густые. Ну очень красивый мужчина. А волосы светлые, немного были растрепанные, но это ему очень шло. И знаете, что еще раззадорило меня? Наверное, то, что он сидел в саду Валентины. То есть уже был как бы ее. Словно он вот вошел к ней и сразу же стал ей принадлежать только потому, что постучался в ее калитку, а не в мою. Хотя если бы завернул за угол, то увидел бы, может, меня, улыбнулся, поздоровался, спросил бы, не сдаю ли я комнату. А я в то утро выглядела на все сто! Я первый раз надела розовый шелковый костюм. Жакет с большим вырезом, чтобы грудь было видно, а юбка узкая, чуть колени прикрыты. И туфли у меня не сказать чтобы на шпильке, но на тоненьком таком невысоком каблучке. И волосы уложены, и помада розовая, в тон костюму, и сумочка беленькая. Словом, я была в то утро одета так, как если бы знала, что встречу свою судьбу. Да вот только судьба моя проморгала Сережу с самого начала.