Что же могло произойти? Она попытается узнать это завтра от Бланш, притворившись хорошей девочкой. А может, от самой Клер, которую сначала избегала… Мелани спрашивает себя: кто в этом доме хочет, чтобы отношения Марка с Клер продолжались? Кроме них самих, никто. Бланш может утверждать что угодно, но все, что она говорит, это заведомая ложь. Для Бланш важно только одно: не отпустить Марка. Ему нужна Клер? Пусть будет Клер, но только если она будет делать то, чего от нее ждут. И если Клер примет эти условия — а кто знает, она так влюблена, что все может быть, — то сможет ли она выдержать постоянное присутствие Бланш? Не говоря уже о Клемане… Это трудно. Она-то знает. Клер придется согласиться с постоянным вмешательством в свою жизнь, в жизнь их обоих, подчиниться ее, Бланш, законам, отказаться от независимости, от интимности. Бланш будет вмешиваться во все, присутствовать всегда и везде, даже в голове Марка. Это невозможно. Ни одна сколько-нибудь разумная женщина не сможет выдержать подобного положения. Или надо быть рабой в душе, как Эмилия…

По сути, Мелани нет никакого дела до всего этого. Она не знает, почему это так ее затрагивает. Ее жизнь больше не зависит от них, у нее нет намерения часто посещать их в будущем, с Клер или без Клер. В то же время она прекрасно осознает, что эта история ее мучает. Не так-то легко переносить влюбленного отца.

Странно, но только совсем недавно она поняла, что же в ее жизни было ненормальным, необычным. Если подумать, ей не в чем его упрекнуть. Он всегда вел себя с ней корректно, когда она была маленькой. Она может даже сказать, что, несмотря на осложнения в личной жизни, ему удалось остаться хорошим отцом. Уже давно они ни о чем не говорят, но это нормально. У него своя жизнь, у нее своя. Но она всегда им восхищалась. С самого детства, как только она называет свою фамилию, ее спрашивают: вы дочь такого-то философа? И каждый раз она чувствует уважение в голосе того, кто спрашивает. Ей это, безусловно, льстит. Но ей не нравится, что она знает его совсем другим, слабым и зависимым, не таким, каким он предстает перед другими людьми. Она даже предпочла бы, чтобы он отошел от них, чтобы жил своей жизнью, не спрашивая постоянно разрешения у Бланш. Пусть даже она видела бы его реже. С Бланш он как ребенок, и это не нравится Мелани.

Она вспоминает то время, когда, после ухода Ирен, отец переехал в маленькую квартиру рядом с ними. Она, Мелани, была довольна. Не потому, что исчезла Ирен, это не было главным. А потому, что она снова могла часто видеться с отцом. Могла приходить к нему. Она обожала к нему приходить. Делала уроки на уголке его письменного стола, готовила еду, и они вместе ужинали, сидя за малюсеньким столиком. Она любила, когда они были только вдвоем, без других. Иногда это было невозможно, он говорил, что слишком занят. Она быстро поняла, что к нему приходили женщины. Ей это не нравилось. Иногда он приводил свою очередную подружку к Бланш. В следующий раз была уже другая. Мелани рассматривала их критически, а после их ухода делала свои комментарии, всегда, конечно, нелицеприятные. Отца это забавляло, она хорошо это видела.

Однажды его пригласили прочесть лекцию в немецком университете, и он взял ее с собой. Ей было тринадцать или четырнадцать лет, сейчас не вспомнить точно. Она была безумно рада. Их поселили в отеле, но он не взял для нее отдельной комнаты: слишком это было дорого. И она спала рядом с ним в двуспальной кровати. Это была ее первая бессонная ночь. И впервые у нее возникло желание ласкать себя. Как и в тот день, когда застала его с Клер. Потом она чувствовала себя ужасно смущенной во время всего путешествия, ей казалось, что люди принимают ее за его подружку. Она была большой в этом возрасте. А он не понимал, почему она дуется, и упрекал ее за это. А она не знала, что отвечать. Мелани кажется, что именно после этого она стала отдаляться от отца.

По сути, ей надо бы опять отойти от них, как от него, так и от других. Ей не надо быть здесь, это только еще больше ее раздражает. Ей не надо было этого делать. Она должна была взять себя в руки, сбросить апатию, уехать на другой же день после приезда. Теперь слишком поздно. У нее уже есть билет, она уезжает через три дня. Столько она продержится.

Она выпила две чашки отвара Бланш. Как она и думала, напиток ей совсем не помог. Кончилось все виски, на этот раз двойной дозой. Уже глубокая ночь. Полная тишина. Сейчас она снова будет читать. Ей по-прежнему интересно, хотя она уверена, что все закончится плохо, и ей немного грустно. Но это ничего. Когда читаешь книги, отвлекаешься от всего остального. Вот что хорошо в чтении.

27 июля

Клер проснулась разбитой. Она плохо спала. Вот уже три дня она плохо спит. Ей снова снятся тяжелые сны, которые она потом не помнит, но смутно осознает, что это опять сны, в которых она чувствует себя беспомощной и потерянной. Почему эти сны преследуют ее? Почему она не может от них избавиться? Ей хотелось бы рассказать кому-либо о них, своему психоаналитику. Но он сейчас недосягаем, она не увидится с ним до начала сентября. С Марком она не может об этом поговорить. Она садится на кровати, смотрит на часы. Пятнадцать минут десятого. Клер одна, как каждое утро, но сегодня она чувствует беспокойство. Хотя уже и привыкла к одинокому пробуждению. Марк, когда бы ни ложился, всегда просыпается очень рано и сразу встает. Он жаворонок, как он говорит. И если проснулся, не может лежать. А она, если у нее есть такая возможность, любит поваляться в постели. У себя дома по воскресеньям, если не надо кормить мальчиков завтраком, она готовит для себя поднос с едой, ставит рядом с собой на кровать и спокойно пьет чай, чашку за чашкой, не спеша, с книжкой в руке, с включенным радио, которое рассказывает ей о внешнем мире. Это одно из ее главных удовольствий. Когда-то ей нравилось заниматься любовью по утрам, когда тела только просыпаются. Но уже давно этого не испытывала и иногда вспоминает с ностальгией.

Марк этого не понимает. Сама мысль о завтраке в постели ему непереносима. Крошки попадут на простыни, чашка опрокинется — настоящая катастрофа. Ему не нравится такая разболтанность и такая лень. Он не знает, что такое лень, не любит этого. Клер он все же оставляет спать по утрам, а сам спускается готовить для всех завтрак. Теперь она знает, что это его обязанность. Она не сразу поняла, как организована жизнь в доме. Никто не поставил ее в известность. В первый же день она задала Марку этот вопрос, чтобы знать, как она может участвовать в общих делах. Ответ был оптимистичным и в то же время уклончивым: он нарисовал прямо-таки идиллическую картину, которая ее несколько озадачила. Каждый делал, что хотел. Никакого принуждения, все только по доброй воле, и все делается само собой в полной гармонии. Прямо как в Телемском аббатстве у Рабле.

На самом деле все было не совсем так, в чем она быстро убедилась. И совсем не удивилась. Опыт группового отдыха научил ее, что дела сами собой не делаются. Завтраком занимается Марк, вечером готовит Бланш, а об обеде должны думать гости. Она поняла это на второй день, когда, ничего не подозревая, вошла в гостиную в половине первого и почувствовала на себе полные упрека взгляды. С тех пор она каждый день готовит обед. Клер находит это нормальным. Она гость, но должна участвовать в общих заботах. Но ей не понравилось и даже обидело, что никто ее об этом не предупредил. Ее как будто подвергли испытанию, как будто хотели, чтобы она почувствовала себя виноватой. У Эмилии особый статус. Ее единственная обязанность — составлять компанию Бланш. Что касается Клемана, то он такой неловкий, сказали ей, что не может заниматься никакой домашней работой. Только вечером вытирает насухо посуду. Все очень четко распределено, несмотря на все заявления о свободе. Днем Бланш моет посуду, Марк вытирает. Вечером Марк моет, Клеман вытирает. Все это кажется ей смешным. Зачем притворяться, когда речь идет о таких мелочах? Но она поняла, что Марк не любит, когда она задает ему такие вопросы, и старается этого не делать.