укорительный представитель мнения общего». Собрался эмигрировать. Сломался. «Для устранения всякого подозрения обо мне, для изъявления готовности моей совершенно себя очистить во мнении я готов принять всякое назначение по службе, которым правительство меня удостоит». Был принят на службу чиновником особых поручений при министре финансов. Ненавидел все это.  «Я сбился с числами. Вчера утром в департаменте читал проекты положения маклерам. Если я мог бы со стороны увидеть себя в этой зале, одного за столом, читающего то, что не понимаю и понимать не хочу, куда показался бы я себе смешным и жалким. Но это называется служба, быть порядочным человеком, полезным отечеству, а пуще всего верным верноподданным. – Почему же нет…» Сделал карьеру, награжден орденами. Вице-директор департамента внешней торговли. Управляющий Главного Заемного банка. Член Совета при Министерстве финансов. Ненавидел все это.  «Странная моя участь: из мытаря делаюсь ростовщиком, из вице-директора департамента внешней торговли становлюсь управляющим в Государственный Заемный банк. Что в этих должностях, в сфере этих действий есть общего, сочувственного со мною? Ровно ничего. Все это противоестественно, а именно поэтому так быть и должно, по русскому обычаю и порядку». Не мог удержаться. Записи для себя. «У нас запретительная система господствует… во всем. Сущность почти каждого указа есть воспрещение чего-нибудь. Разрешайте же, даруйте иногда хоть ничтожные права и малозначительные выгоды…» «Вся государственная процедура заключается у нас в двух приемах: в рукоположении и в рукоприкладстве. Власть положит руки на Ивана, на Петра и говорит одному: ты будь министр внутренних дел, другому – ты будь правитель таких-то областей, а Иван и Петр подписывают имена свои под исходящими бумагами. Власть видит, что бумажная мельница в ходу, что миллионы нумеров вылетают из нее безостановочно, и остается в спокойном убеждении, что она совершенно права перед богом и людьми».  Перемолотый, смятый системой человек. Обычная история. Знакомая история. История, повторяемая бесконечно, от века к веку. Но какой необыкновенный, тщательного вкуса русский язык, на котором хочется думать, чисто говорить и писать много и с удовольствием.",Yakov Mirkin - Записные книжки князя Петра Вяземского 1813–1848... | Facebook,https://www.facebook.com/yakov.mirkin/posts/pfbid09YgeMzVGJkuGEvtoRXdoLkTk2KVr8tF2m8UMyMsU2Y2hWhwKr9iyw7k3qSAGNGLfl,2024-02-16 02:19:16 -0500

Alexander Hotz - Влажные мечты о “нормализации” в России. У части... | Facebook,"мечты о “нормализации” в России. У части российской оппозиции приобретает популярность тезис о быстрой “нормализации” российского общества с окончанием войны, после краха путинизма. Особая “пластичность” русского народа якобы позволит ему быстро принять ту форму, которую новая власть “спустит сверху” (а элите надо будет договариваться с Западом).  Например, об этом часто говорит гуманный Дмитрий Быков. Мол, не успеем оглянуться, как патерналистские, вождистские традиции построят общество в том порядке, какой потребуется пост-путинской элите для возвращения в Европу. Народ - что пластилин под руками власти, если запустить пропаганду в обратную сторону.  О том же пишет политолог Андрей Никулин (“Хмурое утро”): “В случае некой чудесной “нормализации” и сворачивания конфликта, возвращение к норме будет на удивление быстрым. (...) Тогда сработает пресловутая и очевидная пластичность российского народа, готового терпеливо принимать всё, исходящее из той точки, где по его мнению сконцентрированы сила и власть. Это будет иная страна, а с другой - абсолютно прежняя. В которую просто вложили новый вектор развития”...  Не буду придираться к словам: путинизм - это “вектор” не развития, а деградации, поэтому просто поменять “вектор” не получится. Дело намного серьёзнее. Сторонники быстрой “нормализации” совершенно не понимают, что именно “пластичность” российского общества (отсутствие субьектности и готовность лечь под любого вождя) - это вовсе не гарантия быстрого выздоровления, а возможность фашизации в любой момент (чему мы все свидетели с 90-х годов).  Именно отсутствие субъектности, патернализм, “вождизм” (а проще - стадность, которую принято называть красивыми словами “общинность” и “соборность”) делает российское общество опасным не только для себя, но и для мира.  Поэтому не будем умиляться “перестроечным настроениям” и “свободам 90-х”. “Пластичный” советский охлос моментально принял форму, спущенную сверху новой элитой. Общество, которое не платило кровью за свою свободу, то и дело порождает новых фюреров, готовых его “строить” в своих интересах.  Народный “пластилин” - это анти-общество с набором огромных угроз.  Главный урок путинизма - в “невыносимой лёгкости” трансформации “пластичного” русского мира в сторону фашизма. Надеяться на лёгкость обратного процесса - исторически наивно. Без тяжелейшего шока и “общенародной расплаты” глубинные изменения невозможны.  Поэтому если мы хотим увидеть качественно новое европейское общество, получившее субъектность и расставшееся со стадностью, оно должно пройти через “потрясение основ”. Без шока, покаяния, боли и трагедии для “народного сознания”, - никаких гарантий от нового фашизма в России не будет.  Украина, Запад должны понять это раз и навсегда: любая спущенная сверху демократия в России - это всего лишь отложенный фашизм. Потому что фашизация - естественный продукт силовых империй, построенных на сакральности территорий и удержании границ.  Немцев спасло то, что их силовым образом заставили пройти через трагедию и покаяние (субъектность немецкого народа вернулась через кровь и национальное потрясение). Без такого же урока общество в России обречено на бег по кругу и новую фашизацию.  Наверное, один из самых больных кошмаров, которые мне представляются при возвращении в Россию, - это кошмар тотального “переобувания в воздухе”, когда силовики, “эшники”, депутаты, путинисты, прокуроры, судьи и “сексоты” - станут европейцами, сохранят места, поменяв окраску в согласии в “линией партии”. С тем же успехом можно гримировать покойника под живого.  Именно на этом демократия 90-х и погорела: она была циничным “переобуванием” “пластичного” общества, не требовала люстрации и покаяния. Суд над КПСС превратился в фарс, а КГБ не был распущен. “Светила” карательной психиатрии не ответили ни за один “диагноз”, сохранив посты и положение в “институте Сербского” (профессор Снежневский и прочая “психиатрическая” сволочь). Что в итоге? Карательная психиатрия снова процветает, а “Сербского” готовится стать центром по “изучению” и “лечению” гомосексуальности.  Как ещё объяснить инфантильной оппозиции, что “пластичность” социума - это дорожка к фашизму? Бескровные “подарки” свобод  и демократии - это дешёвка и липа. Без национальной катастрофы в России не будет покаяния и очищения.  Можно, конечно, долго мечтать о гуманных вождях и ""сбережении народа"", но глубинные структуры без катаклизмов не меняются. “Все побежали - и я побежал”, - это не путь к “нормализации”, а бег по кругу.  Когда до оппозиции дойдёт, что из “рашизма” не может быть бескровного выхода, что за “нормальность” придётся заплатить кровавую цену, - только тогда можно быть уверенным, что чума ""рашизма"" не вернётся из могильника.",Alexander Hotz - Влажные мечты о “нормализации”