Я нехотя отстраняюсь от него.

– Как ты узнал, что я буду в этой школе?

– Потом расскажу. Бежим, пока нас не поймали.

Он протягивает мне руку.

– Куда? – я подыгрываю ему, прекрасно зная, что он ответит. Но мне хочется помечтать, хоть минуточку.

– Куда хочешь. Ты как-то сказала, что хотела бы увидеть океан. Поехали к океану, Бет. Можем там жить.

Океан. Картина тут же оживает у меня перед глазами. Я в старых выцветших джинсах и майке без рукавов. Волосы развеваются на ветру. Исайя коротко стриженный и без майки, его татуировки отпугивают прогуливающихся туристов. Я сижу босая на тёплом песке и смотрю на волны, а Исайя смотрит на меня. Исайя всегда смотрит на меня.

Я обнимаю себя руками, стискиваю в кулаке полу блузки, чтобы не схватиться за его протянутую руку.

– Я не могу.

Он не убирает руку, но мои слова заставляют его вздрогнуть.

– Но почему?

– Потому что, если я сбегу, если нарушу правила Скотта, он отправит маму в тюрьму.

Пальцы Исайи сами собой сжимаются в кулак, рука падает вдоль тела.

– Да пошёл он.

– А мама?

– И она тоже. Нет, правда, зачем вообще пошла к ней в пятницу? Ты же обещала мне держаться от неё подальше! Она тебя била.

– Нет, это был её ухажёр. Мама бы никогда меня не ударила.

– Она позволила тебе прикрывать её, а сама сидела и смотрела, как её долбаный урод лупцевал тебя как грушу. Твоя мама – сущий кошмар.

На парковке громко хлопает дверца автомобиля, и мы поспешно вжимаемся в дверные косяки.

– Нам нужно поговорить, Бет.

Я согласна. Нужно. Я киваю на сосновую рощу.

– Пойдём туда.

Исайя высовывает голову наружу, оглядывается по сторонам. Потом машет мне рукой. Мы не бежим. Мы идём в полной тишине. Как только мы заходим поглубже в рощу, я оборачиваюсь, ожидая вопросов, которые наверняка переполняют его.

– Ты меня обманула, – Исайя засовывает руки в карманы джинсов и смотрит на бурые сосновые иглы, ковром покрывающие землю. – Ты сказала мне, что никогда не видела своего отца.

Ладно, это не вопрос, а обвинение, которое я заслужила.

– Я знаю.

– Почему?

– Я не хотела говорить о своём отце.

Он продолжает смотреть на хвою под ногами. Несколько лет назад я сказала Исайе ту же ложь, которую рассказываю всем, кто интересуется моим отцом. Но Исайя был настолько растроган, что рассказал мне о том, о чём никогда не рассказывал никому: что его мать понятия не имеет о том, кто был его отцом. Неправда, которую я сказала Исайе, привязала его ко мне на всю жизнь. Когда я догадалась, что наши отношения основаны на его вере в то, что у нас обоих стоят огромные вопросительные знаки в графе «отцовство», было уже слишком поздно открывать правду.

– Понимаешь, – я ненавижу себя за отчаяние, которое слышу в собственном голосе, – люди любят сплетни, а если что-то не так, они начинают копать, а я хотела навсегда забыть этого ублюдка! Когда я сказала тебе, что не знала своего отца, я понятия не имела о том, что ты – тоже. Я и подумать не могла, что именно из-за этого мы станем друзьями.

При слове «друзья» он зажмуривается и сжимает зубы, как будто я сделала ему больно. Но ведь мы и правда друзья. Он мой лучший друг. Мой единственный друг.

– Исайя… – я должна сказать что-то важное, что-нибудь такое, что позволит ему понять, как много он для меня значит. – То, что произошло с моим отцом… – мне больно дышать, – когда я училась в третьем классе…

Да скажи же наконец!

Взгляд Исайи встречается с моим. Доброта исчезает из его серых глаз, они становятся дикими.

– Твой отец где-то рядом? – хищной походкой пантеры он делает несколько шагов в мою сторону. – Тебе что-то угрожает?

Я качаю головой.

– Нет. Он ушёл. Дядя Скотт и мой отец ненавидели друг друга. Скотт даже не знал, что отец ушёл.

– Твой дядя?

– Он та ещё скотина, но он никогда до меня не дотрагивался. Клянусь.

Исайя моргает, дикость исчезает, но его мышцы всё ещё бугрятся от гнева.

– Я доверял тебе.

Тремя простыми словами он выворачивает меня наизнанку.

– Я знаю, – теперь я могу быть с ним честной. – Я бы хотела уйти с тобой.

– Так иди.

– Она моя мама. Я думала, ты понимаешь.

Это удар ниже пояса. Я стою молча, не шевелясь, выжидая, когда он справится с собой.

– Я понимаю, – с усилием выдавливает он. – Но это не значит, что я согласен.

Хорошо. Он меня простил. Чувство вины продолжает глодать меня изнутри, я немного расслабляюсь.

– Красивая блузка, – говорит Исайя, а я улыбаюсь в ответ на его игривый тон.

– Да пошёл ты.

– Узнаю мою девочку! А то я гадал, не изменили ли они для начала твою сущность.

– Ты почти угадал. (Время летит стремительно. Я так много потеряла в жизни. Я не могу потерять его.) Что будем делать?

– Чего хочет от тебя твой дядя?

– Не убегать, не видеться с тобой и Ноем.

По словам Скотта, он хочет, чтобы я полностью забыла свою старую жизнь. Видите ли, единственная возможность для меня начать всё с чистого листа – это вырвать все старые страницы, а если я не готова ампутировать своё прошлое, Скотт сделает это за меня.

Исайя морщится.

– Ещё?

– Не прогуливать школу. Не хамить его жене, учителям и другим людям.

– Ну ты попала.

– Пошёл ты ещё раз.

– Я тебя тоже люблю, солнышко.

Пропускаю его слова мимо ушей.

– Хорошие отметки. Не курить. Не употреблять наркотики. Не пить. И… не общаться с мамой.

– Хм. С последним пунктом я полностью согласен. Может быть, на этот раз у тебя получится?

Я злобно зыркаю на него. Он показывает мне средний палец. Боже, он меня бесит!

– Не материться. Быть дома вовремя.

Он вскидывает голову.

– Он тебя выпускает?

– Наверное, с GPS-маячком, вживлённым в лоб. Я должна отчитываться перед ним за каждую секунду, проведённую вне дома. О чём ты думаешь?

– Я думаю о том, что ты сообразительная девочка, которая сумеет у самого дьявола получить пропуск на выход из ада. Короче, ты выходишь из дома, я за тобой приезжаю. В любой день. В любое время. И в целости доставляю обратно вовремя.

Меня наполняет надежда, но этого мне недостаточно. Мне нужно больше, чем Исайя. Мне нужно кое-что ещё. Я тереблю полы блузки.