— Пусть судебный поединок начнётся. Раз. Два. Три. Бейтесь!

Точно такое же начало. Точно так же голубые росчерки мечей сплетались в умения, точно так же ледяные осколки и иглы сталкивались друг с другом, уничтожали друг друга, осыпаясь на землю белесой пылью и не оставляя после себя и следа.

Всё точно так же. За одним исключением. Теперь и я видел — что что-то не так.

Кто сказал, что отец стал бы жалеть толстяка Атия? Десятки раз я слышал от отца о жадности соседа, о его глупости. Десятки раз отец ругался, разбираясь с беглыми крестьянами толстяка, которых голод вынудил искать лучшей жизни.

В конце концов, теперь я отлично понимаю, что тот солдат дезертир, который ранил меня и едва не убил, не появился сам по себе, как не сам по себе слуга сообщил мне о разбойниках, про которых никто и ничего не знал в замке.

Да только за одну попытку напасть на наш замок, после которой не прошло ещё и полугода, отец бы наказал толстяка так, что тот бы отлёживался с ранами много месяцев.

Так где же Ветер ледяной стужи? Где Ненависть льда, пятое умение, которое покоряется только тем, кто заслужил право на звание Клинка?

Почему я вижу, как отец раз за разом сплетает их движения, но ничего не происходит?

Прошло уже пять минут поединка, отец уже должен был трижды победить толстяка Атия. Не ему, всего лишь Великому паладину, сражаться с Клинком ледяной стужи.

На моих глазах отец сделал шаг назад, заставив охнуть матушку, а Идао залиться счастливым смехом.

Я стиснул навершие меча, а спустя миг внизу впервые проявился Ветер ледяной стужи. Вот только он ударил в отца.

Он отбил первые десять ледяных клинков, окружил себя Покровом ледяных игл. Но этого было мало.

Десять ударов сердца и первый из ледяных клинков ранил его в плечо.

Через несколько мгновений таких ран у отца было уже шесть.

Глашатай обернулся к трибуне владетеля Хонесто, кивнул, получив приказ, и заорал:

— Опустить мечи! Вторая победа за Домом Вораз! Хранители видят всё!

Матушка прошептала:

— Как это возможно?

У меня тоже был такой вопрос и только один ответ. Жаль, мне не с кем посоветоваться. Тени ничего толком не знают о прахе своего господина, как и вообще об исарах. Они появились только после гибели Ребела и исчезновения теней. Но почему молчит отец? Он лучше других должен понимать, почему срывались его умения, он лучше других должен знать, почему он проиграл.

Я стиснул зубы, не давая вырваться из себя словам, заставил себя ещё раз всё обдумать. И всё равно не нашёл причины, по которой я должен молчать. Может, я, конечно, сделаю только хуже, но...

Спохватившись, склонился к матушке:

— Прах Безымянного. Яд против слабых идаров, который наносят на клинки реольцы. Как его ещё используют, если не на клинках?

Она растерянно пожала плечами:

— Н-не знаю.

В себя меня привела боль в зубах. Кажется, я стиснул их так крепко, что они захрустели. Отец, почему ты молчишь? Ты ведь не можешь не знать об этом исаре, который ослабляет сильных идаров.

Почему ты не говоришь, что Вораз использовали его против тебя? Неужели это невозможно доказать? Или он наносится только на сталь и должен попасть в кровь?

Почему ты молчишь отец?

Позади, от лестницы, что вела на трибуны, раздался голос:

— Достопочтенные Лиал и Идао, ваша очередь пройти на поединок. Позвольте проводить вас.

Я всё ещё смотрел на поле. На отца, который не принял помощи и хромая, уходил к своим воротам. На толстяка Атия, что с улыбкой глядел ему вслед. На глашатая, на ложу владетеля Первого дома севера. Ладно, отец. Я не настолько опытен в этих делах, мне остаётся лишь довериться тебе. А тебе остаётся лишь довериться мне.

Отвернувшись от поля, я столкнулся взглядом с Идао. Он тут же жестом предложил мне идти первым:

— Приятель, тебя первым позвали, ты первым и иди. Не буду вырывать у тебя эту честь.

Я заставил себя говорить спокойно:

— Как скажешь, Идао.

Шагая по узкой галерее под трибунами, слыша, как удаляются за спиной шаги моего будущего противника, я старательно прислушивался к себе, не мелькнёт ли чувство слабости, не немеют ли руки, не стискивает ли что-либо сердце?

И ничего не находил. Как не мог понять, как и когда бы нас могли отравить. Мы с утра нич...

Я даже сбился с шага. Это мы с матушкой с утра ничего не ели. Но отец ведь уходил вести с кем-то переговоры о покровительстве. С кем? И что там произошло? Что он ел и пил? Кто сидел напротив него? Не поэтому ли молчит отец, что заговорить о прахе Безымянного означает обвинить этого человека, и наше положение станет только хуже?

Кто знает? Всё может быть. Но уж меня за тот стол не сажали. Наша семья хотела получить три победы из трёх, раз и навсегда решив этот вопрос между нашими Домами, но хватит и двух.

* * *

Суок, владетель Малого дома Лаиос, молча встал со своего места, кивнул отцу и вместе с ним двинулся к боковому ограждению своих трибун, не обращая внимания на вопросы жены и дочерей. Возле ограждения он оказался не один, трое из тех владетелей, мимо которых он прошёл, так же молча присоединились к нему.

Да и с той стороны ограждения стояло двое.

Суок облокотился на камень, хмуро спросил у тех, кто был с другой стороны:

— Патио, это чего мы только что видели?

Тот так же хмуро пожал плечами:

— Не знаю точно, дружище.

Один из тех, что стоял рядом с Суоком, темноволосый и мрачный Узир, в чьих жилах текло много крови Эскары и Фирма, не выдержал:

— Как будто тут много вариантов. Либо Нумеро решил, что с него хватит всего этого и проще будет уйти в Осколки...

Дружный хор голосов оборвал его:

— Не верю!

Узир огладил короткую бороду и кивнул:

— Я тоже не верю, особенно теперь, когда он всё-таки разыскал свой рудник слёз. Но сказать должен был. Остаётся только две вещи — либо Нумеро заставили выйти ослабевшим, либо... — темноволосый Узир понизил голос. — Либо наш великий владетель Первого дома приказал ему поддаться.

Суок неуверенно произнёс:

— Так это... Не верю я, что он бы выполнил приказ поддаться, тем более на таком суде...

Суок