За последнее время, он успел возненавидеть лучшего друга своего дяди, за его опрометчивость. Во снах ему только и снилось, как волки грызут шеи. Ему, Артёму и тем бедолагам, для которых та ходка стала последней. Каждый раз снилось одно и тоже: как эти озлобленные твари разрывают его друзей и знакомых. А он, ребёнок, попавший в этот жестокий мир, ничего не может сделать. Зато вот эта груда мышц…

Даня со злобой посмотрел на Егеря, курящего у окна.

«Даже пальцем не пошевелил, — подумал юноша. — А ведь мог, ведь мог спасти всех»!

Вены на руках вспучились, на лице пробил холодный пот. Сердце с каждой секундой колотило всё сильней. Словно сейчас что-то произойдет. Но минута сменяла другую, а все было по-прежнему мертвенно тихо. Внутри кипела непередаваемая ненависть и жажда мщения.

Кавказец, пускающий струи дыма повернулся. Свет костра подсветил его старое, сухое лицо, изрезанное шрамами и ссадинами прошлого.

На секунду взгляды двух чудовищ встретились.

Без слов, они поняли друг друга. Зевс, прильнувший к костру, навострил уши.

— Я знаю, что ты обо мне думаешь, Данил, — спокойно сказал кавказец, вглядываясь юнцу в единственный, сверкающий янтарем глаз. — Я знаю, что ты хочешь меня убить.

Даня дернулся, но не отвел взгляда. Кавказец сделал два решительных шага и оказался рядом с ним.

Языки пламени будто бы окутали его лицо.

— По твоему взгляду все видно. Тогда, в медпункте, ты кинулся на меня.

Парень смутно помнил ту ночь.

Сигаретное облако понемногу рассеивалось. Время остановило свой ход. Только костер изредка хрустел досками.

Даня не мог ничего сказать, хотя и знал, что должен. Знал, что сейчас должен высказать этому выродку всё, что думает. Но страх пленил его. Увидев кровавую резню, что устроил Егерь, он не мог и сказать хоть что-то против.

«Вдруг и меня прикончит? Как этих… — он невольно повернулся назад, взглянув на вывороченную дверь, из-за которой выглядывали тела замученных до смерти бандитов. — Ублюдок».

Кавказец же стоял неподвижно: он буравил мальца своим холодным, полным безразличия взглядом. И все же этот туман в глазах… Как будто за этой дымкой что-то скрывалось.

Наконец, пацан, сжав кулаки и глубоко вдохнув, начал:

— Ты… Как ты мог допустить их смерть? Почему Артём умер? Почему все мои товарищи мертвы?! Почему я такой?! — Даня дрожал от страха, но говорил, потому что молчать сил не было, — Всё потому, что ты это допустил! Из-за тебя теперь я похож на лесную тварь. Из-за тебя все, кем я дорожил погибли! Ты это допустил!

Кавказец молчал. Он смотрел, как Даней овладевает зверь. Зверь, живущий внутри. С каждым сказанным словом, с лица сползал страх Его трясло. Через пару минут парень уже не держал себя в руках: он кричал, голос его переходил в звериный рык. Тело ходило туда-сюда, ноги подкашивались и дрожали. Речь с каждой секундой утрачивала смысл, превращаясь в односложные, почти несвязанные слова. Но Егерь молчал — ни один мускул на его лице не дрогнул.

— Сдохни! Сдохни! — орал парень, уже не владея собой.

— Давай, попробуй, — прошипел кавказец, — Прикончи меня.

Блеснули молни. Ударил гром.

Даня кинулся на кавказца, отбросив бочку с костром. Мощное тело ветерана пошатнулось от рывка мутанта. Но Егерю удалось схватить того за горло, удержав на расстоянии. Обнажив свои клыки, зверь пытался прогрызть его шею. Но вдруг замер. За спиной кто-то скулил. Это был Зевс.

Разум словно обожгло огнем.

Даня вспомнил, как гулял с мамой. Как она, взяв его под руку, куда-то вела. Тогда стояла холодная сибирская зима: хлопьями сыпал белый-белый снег, такой, какого Даня больше не видел. Он отставал от нее, засматриваясь на эти белые снежинки: хватал их ртом, а потом выплевывал, боясь, что заболеет, как мама. Она тащила его, пыталась ругаться но, надорвав голос, схватилась за горло. И, расплакавшись, ушла. Куда-то вдаль. А он остался один, окруженный панельными многоэтажками, которые тянулись высоко к небу. Ветер поднимал снег и бросал ему в лицо. Он медленно сползал, тая прямо на лице, неприятно обжигая кожу. И, оставшись в одиночестве, запечатанный метелью, Даня завалился на снег. Небо затянуло серыми тучами. Было страшно и он разревелся. Но никто уже не слышал его детского плача.

— К чему это? — растерянно говорил Даня, всматриваясь в блеклые глаза собаки. — Я…

Тут он посмотрел на Егеря, который стальной хваткой впился ему в шею.

— Что за… — наконец, кавказец медленно разжал руку и парень отшатнулся назад.

Он еще несколько минут ощупывал свое лицо, осматривал когтистые руки, пытаясь понять, реально ли все вокруг или это очередной кошмар? Вдруг, он все еще там — окруженный метелью лежит в огромном сугробе, дожидаясь, пока мама вернется.

— Я не смог, — начал кавказец, прервав тишину, — не сумел их спасти. Но сделал всё возможное. Дрался за каждого, но эти твари были сильней.

Перевозчик приблизился к уроненной бочке и неспешно её поднял. Руки обжег нагретый огнём металл.

— Думаешь, мне их не жаль? Но им уже не помочь.

Пацан присел у окна, схватившись за голову. Сердце бешено колотилось.

— Артём был одним из моих немногих друзей… Все эти годы мы были не разлей вода. И откуда я мог знать, что его сожрут волки? Что такого ветерана одолеют эти твари? Не только ты потерял родного человека, — Егерь подтащил к костру понурый деревянный стульчик, который едва не треснул от внушительных габаритов кавказца. — не только ты пострадал. Мне тоже больно.

— По тебе не скажешь.

— Жизнь научила держать себя в руках, — парировал перевозчик, облокотившись на спинку. — Но это не значит, что мне плевать. Знаешь…

Он нырнул в карман за сигаретой.

— Когда-то давно, еще во времена Великой Зимы, мы с Хриплым договорились. О том, что если один из нас погибнет, то другой должен будет выполнить его последнее желание. Отдать честь старому другу, — струей взвился смолистый дым. — И, пусть он не сказал…

Егерь вспомнил предсмертный взгляд товарища: смиренный, но в то же время, полный надежды. Надежды, что Даня останется жив.

— Поэтому ты увел меня из пункта?

— Да. И именно поэтому я не позволю тебе умереть. Даже если ты будешь меня ненавидеть. Даже если попытаешься убить.

Подступили слезы. Парень хотел как крот, зарыться куда поглубже и ничего не видеть и не слышать.

«Выходит, это я… Выходит главный идиот — это я…» — вихрь мысль все сильней закручивался и с каждой секундой все больше подступало осознание своей неправоты. Он должен был быть благодарен кавказцу за то, что ещё