Но находясь в сознании Титрана и наблюдая за действиями своих спутников, Евпатий смог почувствовать только артефакт Глеба. Этот артефакт действительно обладал чудодейственным свойством дарить небывалое везение тому, кто им обладает. Евпатий ни разу не успел вмешаться в происходящее между великаном и Глебом. Каждый раз его на долю секунды опережал артефакт. Только Евпатий хотел повлиять на удар великана своим сознанием, чтобы отклонить смертоносную дубину, как в дело уже вступали магические силы и Евпатию оставалось только наблюдать. А в конце, когда дубина Титрана угодила прямиком в сосну, где укрывался Евпатий, тоже явно не обошлось без волшебства, которое сохраняло жизнь своему хозяину. Артефакт словно понял, что если болотный великан увидит Евпатия, то все сразу прекратится. Именно так и получилось. Когда Титран узнал в свалившемся с сосны своего давнего, товарища, и то, что неизвестные воины вместе с ним, то долго извинялся. Однако Евпатию было не до его извинений, надо было срочно найти Ульвэ и привести в сознание Глеба. Ульвэ он нашел без труда, лесные духи честно делали свое дело, переставляя тропинки на пути чужака так, чтобы тот бегал по кругу. Найдя Ульвэ, Евпатий вместе с ним вернулся к бессознательно лежащему Глебу и привел последнего в чувство. На все вопросы, куда делся болотный великан, Евпатий лишь пожимал плечами. Но уверенно заявлял, что он им больше не грозит.

Весь обратный путь русский богатырь размышлял над тем, как же заставить артефакт рыцаря себя проявить. Надежда, что он проявит себя, как это обычно бывало, перед лицом смертельной опасности, которой, безусловно, был болотный великан, безнадежно рухнула. Теперь надо было придумывать что-то новое. Нет, был, конечно, очень маленький шанс, что артефакт находится у кого-то другого из рыцарей, но Евпатий сильно в этом сомневался. По всем признакам хранителем и хозяином артефакта должен был быть Ульвэ.

Вот уже три воина миновали часовых у ворот лагеря, а нужное решение проблемы так и не пришло в голову Евпатия. Сейчас надо идти отчитываться перед воеводой, а сказать особо было нечего.

По пути к терему воеводы воинам встретился Прошка. Следопыт, видимо, все еще дулся на Евпатия за отказ взять его с собой на проверку новых воинов, поэтому, довольно сухо поздоровавшись, прошел мимо, не задерживаясь. Евпатий угрюмо посмотрел ему вслед, подумав, что только Прошкиных обид ему еще не хватало, а потом заметил, что плетенные из кожи лапти Прохора были запачканы характерного цвета грязью. Характерный оттенок грязи придавала глина, которая недалеко от их лагеря была как раз в местах, где болотные великаны охотились на столь ими любимых болотных крыс.

«Значит, ты, Прохор, все же не сдержался и тайком за нами следил, – подумалось Евпатию. – Ладно, тоже мне следопыт, за другими все подмечает, а за собой даже лапти не почистил. Или, может, просто не успел? Ладно, не до тебя сейчас, потом разберемся».

С этими мыслями Евпатий оглянулся на шедших за ним воинов. Встретился взглядом с добродушным и беззлобным Глебом, затем посмотрел на Ульвэ.

Ульвэ смотрел на Евпатия прямо, не отводя глаз. Во взгляде явно читались вызов, презрение и нескрываемая враждебность к русскому богатырю. Именно этот взгляд и помог Евпатию наконец придумать решение проблемы. Раз этот крестоносец так пропитан ненавистью и презрением к русичам, то на этом мы и сыграем.

– Ну чего застыли? – неожиданно бодро спросил Евпатий своих спутников. – Заходим уже в терем, воевода заждался, небось!

С этими словами Евпатий бодро шагнул мимо стражи в терем воеводы. Следом зашли Ульвэ и Глеб.

У воеводы на совете были несколько старшин и дружинников, что было как раз на руку Евпатию, который уже окончательно принял решение о своих действиях. Воеводе это, конечно, не понравиться, но деваться будет уже некуда. Вошедшие остановились, не дойдя до центра большого зала. Воевода и старшины с дружинниками, только что бурно что-то обсуждавшие, замолкли. Евпатий здесь явно был в особом почете. С его появлением остальные дела могли подождать. Все, включая воеводу, ждали, что скажет русский богатырь.

Но неожиданно для всех первым наступившую тишину нарушил не Евпатий.

– Так вот кто в теремочке живет. Не мышка-норушка, не лягушка-квакушка, не зайка-побегайка, не лисичка-сестричка и не волчок – серый бочек…

Говорившим был Глеб. При этом он, не стесняясь, глазел по сторонам и осматривал просторное помещение. Слова были сказаны не очень громко, но в неожиданно наступившей тишине прозвучали достаточно четко, и их услышал каждый, кто находился в зале. Кажется, Глеб и сам не замечал, что выражает свои мысли вслух. И лишь на последних словах резко осекся и густо покраснел, когда понял, что, по дурацкой привычке во время волнения, проговаривает свои мысли.

– Не обращай на него внимания воевода, и вы, витязи, будьте снисходительны. Он недавно сосновый ствол головой поймал, вот и несет невесть что. – оправдался за Глеба Евпатий.

Воевода в ответ лишь слегка улыбнулся. Затем внимательным взглядом стал осматривать спутников Евпатия. Взгляд его был не злым, не добрым, но пробирающим, что называется, до самых костей. Сразу было видно, что человек этот власть имеет несокрушимую, повидал на своем веку достаточно и полностью в себе уверен.

Глеб, который на этот раз взял под контроль свои мысли и эмоции, отметил про себя, что воевода больше похож на пожилого уголовного авторитета, вора в законе или тюремного пахана. Впрочем, все упомянутые личности наверняка могли бы быть и одним человеком.

А вот Ульвэ, приглядевшись к воеводе, выводы сделал, несколько отличавшиеся от Глебовых. Он увидел уже преклонных годов мужчину невысокого роста и отнюдь не богатырского телосложения. Да, глаза его были наполнены знаниями и уверенностью, но вряд ли этот человек когда-либо был великим воином, заслужившим почет и уважение соплеменников. И это было довольно странно. Ведь именно хороший воин мог быть удостоен почетного звания воеводы. А этот человек был скорее похож на престарелого аббата, хитрого, умного, но отнюдь не сильного и ловкого.

– Ваш небольшой поход прошел успешно? – спросил тем временем воевода Евпатия.

– Нет, – коротко ответил богатырь и сделал несколько шагов по направлению к воеводе и группе стоявших рядом русичей.

Затем Евпатий обернулся на оставшихся стоять на своем месте рыцаря и Глеба и, указывая жестом на Ульвэ, громко, отчетливо проговаривая каждое слово, заявил:

– Этот человек оказался самым последним трусом! Я уверен, что его воины так же трусливы, как и он сам! В тяжелую минуту он, не задумываясь, предпочел спасаться бегством, лишь бы только не пострадала его трусливая шкура!

Казалось, что в тереме и так достаточно тихо, но теперь, после столь громкого заявления Евпатия, в просторном зале действительно повисла гробовая тишина. Старшины и дружинники русичей даже чуть отпрянули назад, словно брошенные слова обвинения могли их задеть. Воевода же наоборот, чуть подался вперед со своего места, словно хотел удержать Евпатия от таких резких слов. Но слово, как говорится, не воробей, выпустил – не поймаешь…