Да! Он очень изумился! Глазками так зырк-зырк: на Митьку, на его упавшую на пол жену, на Митьку, на жену. Такое ощущение, что все не так должно было произойти.

Так, хорош на сегодня. А то точно что-нибудь изобретет нереальное.

Изумлением, допустим, у всех глаза были полны. Даже страха поначалу ни у кого не возникло.

Во-первых, не успели испугаться. Ну упала и упала, может, голова закружилась у великосветской дамы. Они ведь – дамы эти – до обмороков охочи.

А во-вторых, все, кроме Надьки, были уже здорово выпивши. Кстати, она тоже не пила «шампунь» и бокал свой, подержав в руках, на стол поставила. И к слову, почему-то показалось тогда, что ее родная сестра Надежда выдохнула с облегчением, когда великолепные локоны Кагоровой по ковру рассыпались.

Так что же получается? Кто подсыпал яд покойной? Митька не мог! Не он открывал бутылки. Не он разливал. Ему уже готовый бокал с шампанским подали. Он же не мог своей жене в бокал яд ссыпать с ладони, когда с ней чокался, в самом деле?! Рискованно, заметить могут. И самому можно отравиться, яд, говорят, ужасный, быстродействующий.

Кто тогда? Виктор?

А что, почему нет?! Этот лысый боров запросто мог. Он над шампанским вместе с покойной суетился. Он и бокалы потом помогал держать. И он, кстати, последний, кто к бокалам супругов прикасался. В его руках они были. Лилия ему давала подержать. Кстати, давала ему один подержать, а у него из рук уже два приняла. Мог в общей суете как-нибудь незаметно все это дело и обстряпать.

Да, но как потом пузырек из-под яда в кармане у Кагорова оказался, черт побери?! Витек подбросил? Тоже вариант. Времени у него было навалом, чтобы все это дело провернуть. Когда Кагорова на пол упала и когда все присутствующие, включая ее мужа, поняли, что она мертва, тут такое началось!..

Кто в слезы, кто в истерику, кто брови хмурить, кто бледнеть. У всех реакция была, будь здоров, кроме разве что Павлушки. Ну, с ним все понятно, он уже пару раз нюхнуть успел. Ему от всего было весело. А тут чужая тетка на ковре прямо под ногами скончалась. Прикольно…

И Надеждина реакция ее тогда удивила. Потом подзабылось как-то. Не до того. То вопросы, то ответы, затем и вовсе забрали и увезли. А вот теперь под храп убийцы собственного ребенка картинка и складывается.

Надька не охала, не ахала, бровей не хмурила, не плакала. Просто смотрела тупо на тело, пока его не накрыли, и думала о чем-то. Напряженно думала. Уж о том, как родная сестренка может напряженно размышлять, Таисия знала не понаслышке. Вместе росли, вместе жили.

Что-то такое гоняла в голове ее родная сестра – Надежда. Что-то сопоставляла, о чем-то думала. О чем? И о чем она с покойной шепталась до горьких слез, когда все по углам разбрелись, а? Она что, с ней знакома была?

О-о-о, дела-то какие неважные! К Виктору уже и соучастник, правильнее, соучастница, напрашивается.

Надька в какой-то теме была с покойной. В какой именно? Что их связывать могло? Да, и еще вспомнилось! Когда Кагорова сказала, что сейчас сделает важное сообщение, у Надьки аж спина напряглась, аж губы побелели.

Боялась? Чего?

Да и Серж вел себя довольно-таки странно весь вечер. В сторону четы Кагоровых косился едва ли не с ненавистью. Зачем тогда пришли? Мать болтала, что они дома должны были остаться. А ведь пришли, с какой такой целью?!

Уф, нагородила, называется! Сейчас получится, что все по щепотке яда в бокал Кагоровой сыпанули. Что все ее смерти ждали с нетерпением. А сыпанул ведь кто-то один. И этот один потом пузырек в карман Митьке сунул. Или он сам его оттуда не убрал? Спросить бы, но как?…

Ранние зимние сумерки в зарешеченном окне под самым потолком сгустились до чернильной густоты. Может, пять уже, а может, и все восемь вечера. Нет, восемь вряд ли. Ужинать еще не приносили. Ага, кажется, несут, дверь гремит.

Но вместо ужина ее вдруг повели куда-то.

– На допрос? – спросила она, повернувшись по команде лицом к стене.

– Оставить разговоры! – тявкнули сзади.

Да, здесь ее очарованию умиляться было некому. Все расшибается вдрызг о шероховатый бетон гадко выкрашенных стен. И охранники такие же: грубые, серые, с шершавыми казенными душами.

Остановил ее без лишних объяснений возле какой-то двери с глазком и странно тихим голосом пробормотал:

– У вас пятнадцать минут, ни секундой больше!

Ох, неужели?! Неужели Надежда или мать свидание выпросили?! И пожрать ей чего-нибудь вкусненького принесли? Хоть кусок колбаски бы к тем слипшимся макаронам, которые здесь дают. Хоть печенья полпачки к той бурде, которая в этом месте чаем зовется!

Дверь лязгнула. Таисия шагнула через порог и застыла с широко распахнутыми глазами.

В тесной казенной комнате за письменным столом сидел Кагоров Дмитрий и смотрел на нее жадными виноватыми глазами.

– Ты?! – выдохнула она, забыв совсем, что можно подойти к столу поближе и присесть на второй стул, который рядом с ним стоял, так и замерла возле двери, что мгновенно захлопнулась за ее спиной.

– Я, – кивнул он. – Иди сюда, ко мне. Я тут тебе поесть принес. Горячего, Стась! Мяса… Иди скорее, детка.

И она как расплачется. Как бросится к нему на колени, как вопьется в воротник пальто, и реветь, реветь, и шептать сквозь слезы:

– Как ты мог?! Как ты мог меня так подставить?! Я пошла за твоей долбаной визиткой, а там этот гадкий пузырек. И… И они теперь говорят, что это я!

– Время?! Сократят?! А ты знаешь, какое мне теперь время грозит за твою жену?! А я ее… Я ее не убивала!! Я даже видела ее в первый раз, понимаешь?!

– Нет. – Кагоров поднял ее лицо за подбородок двумя пальцами, глянул с печалью и повторил: – Нет, я ничего не понимаю.

– Что ты не понимаешь?

– Вообще ничего! Не понимаю, кому, кроме меня, она мешала? – он едва слышным шепотом говорил ей на ухо. – Не понимаю, кто, кроме меня, желал ей смерти…

– А ты желал?! – ахнула Таисия, перебивая его.

– Желал, – признался он честно. – Даже продумал все, понимаешь, как избавлюсь от этой замороженной стервы! А она возьми и умри прямо на моих глазах, да так еще некстати. Кто?! Кто, как думаешь, Стась?!

– Тот, кто потом тебе в карман пузырек из-под яда подсунул, – всхлипнула она, прижимаясь к нему крепче.

– Мне?! В карман?? Ты что городишь?! – от неожиданности он даже с коленей своих ее сбросил и уставился, как на больную. – Ты чего несешь, Таисия?! Очумела совершенно?! Ты хочешь сказать, что пузырек из-под яда лежал у меня в кармане?!

– А почему, по-твоему, я здесь?!

– Да, кстати, а почему?