Мими закрыла глаза и почувствовала, как в ней вскипают слезы ярости. Каждое слово Маммона звучало правдиво. Конечно, она не первая, кого унизили подобным образом. Даже Величайшего бросили в день заключения уз, но тогда Мими не находилась в цикле и не являлась свитетелем события. Зато она слишком хорошо прочувствовала собственный опыт, зная не понаслышке об этой холодной тошноте стыда и отторжения.

– Хельда может все изменить.

Когда Мими вновь открыла глаза, Джек лежал перед ней. Его меч сломался, и юноша смотрел на сестру со страхом. Мими спокойно встала над ним, занося свой клинок, который вошел ему в грудь, прямо в сердце. Тело легко разделилось пополам. Мими прикончила Джека. От жара меча его плоть вспыхнула.

Девушка почувствовала кровь брата на своем лице и ощутила жар темного пламени. Джека не существовало. Ее переполнило могучее ликование.

– Мими! Что ты делаешь?!

К ней бежал Оливер с круглыми от страха и тревоги глазами.

– Мими! Остановись! Прекрати немедленно! Ты не хочешь этого!

Девушка стояла над мертвым, изломанным телом Аббадона.

– Нет, хочу! Он бросил меня! Мы долгие века связаны узами. Мы созданы из тьмы и связаны долгом! Он должен умереть!!!

Она направила оружие на Оливера:

– Не смей мне мешать!

– Тебе это не нужно. Тебе необходим Кингсли – помнишь? Мы пришли сюда за ним.

– Выбирай, Азраил! – громовым голосом потребовал демон. – Скажи лишь слово – и Аббадон твой. Все, что ты видела, станет реальностью!

Да. Да! Да!!!

– Мими! Подумай о Кингсли!

Если она примет предложение Маммона, то никогда не получит Кингсли. Она получит власть и возмездие – но не любовь. И когда кровь на лице высохнет, а острие будет вытерто насухо – зачем тогда жить?

– Приди в себя! – взмолился Оливер. – Ты знаешь, почему мы здесь!

– Скажи – и он твой. Смерть брата принесет тебе славу, – прошептал Маммон.

Признание. Месть. Кровь. Насмешки прекратятся. Унижение сгинет. Она вернет себе собственную гордость и имя. Азраил доведет дело до конца и покажет Аббадону, что бывает с нарушителями уз.

Кингсли…

Но когда она думала о Кингсли, то не ощущала ярости и гнева. Она вспомнила его улыбку и голос. Девушку переполнила нежность, которая прохладным покрывалом окутала прежний гнев. Мими осознала все самопожертвование Кингсли. Как много он сделал для нее и для ковена! Она не забыла его слова, сказанные в день заключения уз: «Пойдем со мной к жизни, полной опасности и приключений».

Она пришла в ад за Кингсли и не уйдет из преисподней без него.

– Не катит! – презрительно бросила Мими. – Быстро выпусти меня!

Едва последние слова сорвались с ее губ, видение рассеялось, и будто тяжелый бархатный занавес разошелся на сцене. Они вступили в седьмой круг.

Мими и Оливер стояли на холме, глядя на город с высотными зданиями.

Тартар. Столица ада.

– Странно… – заметил юноша. – На вид прямо как Нью-Йорк.

Шли месяцы. Аллегра вернулась к размеренной жизни в Нью-Йорке. Картина прибыла с сопроводительной запиской от Ренни: «Спасибо за прекрасный вечер! До новых встреч!» Аллегра порвала лисок в клочья, а холст отправила на чердак, пока Чарльз не заинтересовался покупкой. Осенний светский сезон был в полном разгаре. У обоих нашлась масса дел. Аллегра погрузилась в благотворительность, также она присматривала за ремонтом городского особняка в Верхнем Ист-Сайде, руководила различными комитетами, из которых состояло сообщество вампиров. «Бессмертная рутина!» – часто думала она. Большая часть собственной деятельности казалась Аллегре декоративной и пустой. Возможно, она мало чем отличается от легкомысленных и пустоголовых светских львиц Красной крови, шествующих сквозь года под флагом филантропии. Она пыталась выбросить Бендикса из головы, и временами ей это удавалось. Юноша делал то, что ему и надлежало. Он женится, обзаведется детьми и будет счастлив. Аллегра не нужна ему. Она принесла бы ему лишь отчаяние и безумие. Как хорошо, что Бену хватило сил выжить после роли фамильяра!

Однажды ясным октябрьским днем Аллегра направлялась домой после посещения Хранилища. Вдруг она заметила белый автофургон, перегородивший боковой вход на Сто первую улицу. Фургон походил на машину «Скорой помощи», но Аллегра не увидела на нем названия какой-либо больницы. Хотя улица была вполне спокойной, ей требовались две полосы для бесперебойного движения, и вокруг уже собрались зеваки. Люди с любопытсвом глазели, не вывезут ли тело на каталке. Они вынюхивали кровь и бедствия. Алчный интерес отталкивал Аллегру. Но она и сама начала волноваться. Может, с Чарльзом или Корделией что-то случилось? Аллегра пробралась через толпу и вошла через парадную дверь с чувством растущей тревоги.

Дома все было как обычно. Корделия обсуждала меню ужина с персоналом, Чарльз сидел в кабинете и бурно дискутировал с Форсайтом Ллевеллином. Юноша пытался убедить гостя переехать в Нью-Йорк и войти в конклав. Аллегра недолюбливала Форсайта и предпочла, чтобы Чарльз поменьше полагался на него. Ллевеллин слишком странно посматривал на нее, что заставляло Аллегру нервничать. Он словно знал о девушке какую-то темную историю или секрет, неведомый ей самой. В нынешнем цикле Чарльз сблизился с Форсайтом. Но Аллегра помнила, что отец всегда терпеть не мог Ллевеллина. Лоуренсу бы это точно не понравилось.

Когда она вошла в комнату, спорщики на мгновение умолкли.

– Чарльз, что за фургон на улице? Он случайно не наш? Машина перекрыла улицу. Вокруг сгрудилось много народа.

– Форсайт, уберешь? – попросил Чарльз.

– Да-да, конечно! – отозвался тот, вскакивая с кресла. Аллегре показалось, что он нервничает.

– Что происходит? – спросила она у Чарльза, когда Форсайт вышел.

– Ничего особенного, – отозвался чюноша. – Тебе не стоит волноваться, дорогая.

Больше он ничего не добавил. Аллегра начала злиться:

– Ты снова что-то от меня скрываешь! Ты знаешь, я терпеть этого не могу!

Похоже, ее слова задели Чарльза:

– Вовсе нет! Просто…

Аллегра от досады прикусила щеки изнутри. Она знала, почему он так себя ведет. Все из-за одного происшествия во Флоренции времен Ренессанса. Тогда она совершила ужасную ошибку и могла все погубить. Она никогда не справится с последствиями. Никогда не простит себя. Воспоминание останется с Аллегрой на всю ее бессмертную жизнь. Хуже всего то, что она даже не знает всех деталей того случая. Конечно, она была в курсе содеянного, но не уверена, что история закончилась благополучно. Чарльз заявлял, что ничего не скрывает от Аллегры и она имеет точные сведения. Сама девушка иногда пыталась подсмотреть, не отыщется ли чего-нибудь важного в потайных уголках памяти Чарльза, но безрезультатно. Либо юноша хорошенько запрятал мысли, либо действительно говорил правду. Аллегра не знала, что хуже.