Открыв видео, мы увидели Гришу, сидящего перед камерой. Судя по всему, он записывал сам себя. Обстановку вокруг него я узнала сразу. Это был тот самый номер в отеле.

– Если вы смотрите это видео, значит, скорее всего, меня уже нет в живых. Я записал его, потому что считаю, что меня скоро убьют, – начал свое видеообращение Гриша. – И если меня действительно уже нет, то к моей смерти может быть причастен только один человек. Я много лет держал в себе то, что хочу сейчас рассказать. Долгие годы на мне висит клеймо нечестного человека, который строил спортивную карьеру на лжи. И это, конечно, касается того скандала с допингом. Я уверяю, что это неправда. И у меня есть тому доказательства. Они на втором файле. Эта запись была сделана в тот же день, когда под моей подушкой нашли таблетки, которые мне не принадлежали.

Мы переглянулись с Полиной. После того как видео завершилось, я включила аудио. Судя по звукам, запись делалась тайно. На ней был записан диалог двух мужчин. Один из них был Гриша, во втором я распознала голос Савелия. Запись велась не с начала разговора, но суть была уловима. Гриша говорил Савелию, что все расскажет тренеру про таблетки. На что тот отвечал ему, что Грише не жить, если кому-то проболтается. Из разговора было понятно, что Гриша и раньше прикрывал Савелия, но сейчас все вышло за рамки.

– А вот и мотив, – произнесла я. – Наверняка у Савелия была возможность достать калий, раз он так легко разживался допингом. Я знаю, кому надо показать эту запись. Вы не будете против, если мы с вами завершим встречу? Если, конечно, больше нечего сообщить?

– Я все вам рассказала, Татьяна. А сейчас, пожалуй, пойду. Не хочу мешать вам работать.

Как только я проводила Полину, тут же бросилась звонить Кирьянову. Как назло, он уже с кем-то разговаривал, а мне достались лишь короткие гудки. Я не видела смысла ждать, поэтому выпила свой кофе, который совсем остыл и превратился во что-то уже не такое бодрящее и вкусное, и решила поехать в отдел. Флешку пришлось спрятать понадежнее. Я поглубже засунула ее во внутренний карман своей куртки. Потом зачем-то посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась. Ведь до парикмахера я так и не доехала.

Собрав волосы в хвост, я вышла из квартиры. Но снова вернулась, потому что забыла ключи от машины.

Меня тревожил один вопрос. Если у Григория были доказательства подлога – пусть их даже не примут в суде, все же диктофонные записи не всегда расцениваются как веские улики, – почему он промолчал? Почему не обнародовал их? Почему скрывал, прекрасно понимая, что Савелий не успокоится и попытается заполучить их?

Забрав ключи, я заметила на полу бумажку около обувной тумбочки, сложенную в несколько раз. Это точно была не моя. В квартире недавно проводилась уборка, и после нее здесь никого не было. Возможно, ее обронила Полина. Подняв бумажку с пола, я развернула ее и прочитала. Очень красивым и разборчивым почерком на ней был написан адрес, по всей видимости, в Тарасове.

«Улица Летчиков, дом восемнадцать, квартира четыреста двенадцать. А.К.».

«Сообщу Полине позже. А сейчас меня ждет более важное дело», – подумала я.

Володя Кирьянов как будто ждал кого-то. Он измерял шагами свой кабинет и постоянно поглядывал на часы.

– Меня ждешь? – спросила я, когда зашла в его кабинет.

– Если бы. Кое-кого менее приятного. А ты какими судьбами здесь?

– Выяснились новые подробности о Яшине.

– Тогда тебе к Головину.

– Но сначала хочу тебе кое-что показать.

– Давай, пока у меня есть время. Но если вдруг в кабинет зайдут, ты должна будешь уйти.

– Начальство, что ли, ждешь?

Кирьянов не стал мне отвечать, а лишь поторопил, чтобы я показала, что хотела.

После просмотра видео и прослушивания разговора Володя слегка озадачился.

– О ком он говорит и что это был за скандал?

– Скандал с допингом, из-за которого Грише пришлось уйти из спорта. А обвиняет он своего друга Савелия. Я тебе о нем уже говорила, – напомнила я Кирьянову. – Так что скажешь?

– Скажу, что ты должна показать это Головину. Он придет в негодование, если узнает, что ты скрыла улики, которые помогут вычислить потенциального преступника.

– Похоже, он не очень меня жалует.

– На то есть свои причины. Но в этой ситуации ничего личного.

В этот момент в дверь постучали. Не дожидаясь приглашения, дверь отворили, и внутрь зашел Головин. Но Кирьянов явно ждал не его.

– Владимир Сергеевич, распишитесь, пожалуйста. – Головин увидел меня и немного замялся.

– Что это? – Кирьянов принялся читать бумаги.

– Постановление на возбуждение уголовного дела.

– О, – прочитал Кирьянов, – Таня, это и по твою душу.

Головин занервничал. Видно было, что он не хотел, чтобы я узнала. И меньше всего, наверное, он хотел услышать от меня: «Я же говорила».

– Неужели все-таки решились? – влезла я в их разговор.

– Появились кое-какие обстоятельства, – сухо ответил Головин.

– Тогда, может, вы пройдете в твой кабинет, Валера? Ко мне должны прийти. А у Тани есть для тебя кое-что.

Головин замялся, не зная, что ему ответить.

– Валер, Таня – свой человек. Ей можно доверять. И с этим заявлением прессе ее вины нет – это я тебе гарантирую. Татьяна никогда и никого не подставляла, а мы с ней знакомы очень долго. Поэтому сейчас идите вместе, и она покажет интересное видео, которое укажет на потенциального подозреваемого.

Кирьянов спровадил нас. А Головин неохотно повел меня в свой кабинет.

– Хочу сразу прояснить ситуацию, капитан, – сказала я ему. – Вопреки сложившемуся у вас мнению обо мне, я не преследую цели вставлять вам палки в колеса. И уж тем более – вас подставлять. Ведь я, как никто другой, заинтересована в благополучном исходе расследования.

– Постараюсь это учесть, – ответил Головин. – Так что у вас есть?

Я передала ему флешку. Головин минут десять внимательно изучал содержимое папки, а затем откинулся на