имел быстрые последствия. Спустя неделю, 22 мая, Управление четырехлетним планом Геринга разослало первые секретные инструкции, которые составят основу «Зеленого досье» от 1 июня, и среди них было указание, что порядок должен быть восстановлен только в захваченных районах, обладающих избытком сельскохозяйственной продукции или сырой нефти. Что же касается промышленных районов, то:

«Многие десятки миллионов человек в промышленных районах станут излишними и либо умрут, либо будут вынуждены эмигрировать в Сибирь. Любые попытки спасти население в этих частях от голодной смерти через ввоз излишков из черноземной зоны будут происходить за счет поставок в Европу. Это снизит стойкость Германии в войне и подорвет силу сопротивления Германии и Европы блокаде. Это должно быть четко и абсолютно понято».

Возможно, этот документ или его предшественник от 29 апреля достиг русских, хотя свидетель полковник Кирилл Калинов является вероятным подозреваемым, поскольку он дезертировал из советского военного штаба в Берлине в 1949 г. Как утверждает Калинов, советская разведслужба знала об этом документе до июня, когда была добыта копия (через Швейцарию). Однако похоже, что советский посол в Берлине Деканозов считал ее подделкой, которую подсунули русским, чтобы заставить их увеличить свои поставки нефти. Деканозов обосновал свою точку зрения на сообщении от другого агента, который действительно разговаривал с Герингом. Этот агент, бывший друг Карла Радека, выяснил, что скоро на советской границе будут сосредоточены 150 германских дивизий и что это, по словам Геринга, станет величайшим шантажом в истории. Маленький ультиматум поможет, но дело будет в безобидной нефти и сырьевых материалах. Эту историю из книги сплетен можно принимать за то, чем она является, но, по крайней мере, она иллюстрирует базовую истину, а именно: несмотря на свою шпионскую сеть, Сталин предпочитал верить тому, что ему хотелось услышать. Его убежденность, что немцы, несмотря на все их угрозы, ничего не станут делать, пока русские не поставят все товары, стала жалкой навязчивой идеей. Поэтому в ночь на 22 июня, когда германские штурмовые отряды дожидались сигнала на начало атаки, в частности, на реке Сан у Перемышля, советские составы с нефтью продолжали грохотать по мосту, прибывая на германскую территорию.

28 апреля, вызывая Шуленбурга, Гитлер все еще не установил дату для отложенного начала «Барбароссы». Многие германские дивизии были все еще на пути на север с Балканского фронта, а некоторые увязли в этих трудных местах на неопределенное время. Но если дата не будет установлена в ближайшее время, все русское предприятие придется отложить до 1942 г. Гитлера весьма устраивало, что постоянный военный атташе в Москве генерал Эрнст Кестринг был в отпуске. Его место было занято полковником Гансом Кребсом. То ли несмотря на сталинские объятия на вокзале, то ли благодаря им Кребс доложил Гитлеру 5 мая, что советское высшее руководство ему представилось решительно неудовлетворительным.

Спустя неделю дата 22 июня для отложенного вторжения по плану «Барбаросса» была зафиксирована. Решение было принято всего лишь через два дня после того, как Рудольф Гесс, глава партийной канцелярии и законный заместитель Гитлера, совершил свой неудачный полет из Баварии в Шотландию. Гесс надеялся заключить сепаратный мир с Британией, но после войны первые допрашивавшие его следователи объявили, что Гесс не привез никаких позитивных предупреждений о намерениях Гитлера напасть на Советский Союз. (Большую роль в организации полета и возможных контактов с англичанами сыграл Альбрехт Хаусхофер, сын Карла Хаусхофера (1869–1946, один из отцов геополитики), а Карл Хаусхофер был учителем Гесса в Мюнхенском университете. — Ред.) Реакция Гитлера в этом случае была простой. Тот факт, что британцы обращались с Гессом как с пленным и разгласили его эскападу вместо того, чтобы отправить его назад как секретного посредника, означал, что британский нейтралитет нельзя купить ни за какую цену. Так как голубь не вернулся к ковчегу, Сталину, видевшему это, нельзя давать времени, чтобы воспользоваться этой ситуацией. Поэтому через два дня после британского сообщения Гитлер назначил дату вторжения по плану «Барбаросса».

Оставшиеся шесть недель Гитлер совершал все возможные провокации, а Сталин оставался погруженным в свой чрезмерный нейтрализм. Гитлер уже имел на руках договоренности с Финляндией, Румынией и Венгрией, так что советская разведывательная служба не могла ошибиться в своих выводах из мобилизации и передислокации войск в этих странах. Единственный союзник Германии, выпадавший из этой картины, — Италия, но такое отношение к ней стало уже традиционным. Единственный случай во время войны, когда Гитлер не продемонстрировал Муссолини его никчемность, произошел тогда, когда он спас дуче от его похитителей.

Даже на встрече между Гитлером и Муссолини на перевале Бреннере 2 июня Риббентроп выдал не более чем уже ставшие общеизвестными угрозы того, что может случиться с Советским Союзом. Тем не менее итальянцы были хорошо осведомлены. 14 мая итальянская секретная служба узнала в Будапеште, что дата назначена на 15 июня. Муссолини сам говорил о неминуемом вторжении 4 июня и надеялся, что немцам «ощиплют перья» в России. Когда, однако, война стала фактом, он яростно стремился заполучить свою долю добычи, оказывая военную помощь.

14 июня Гитлер вызвал своих генералов для заключительного совещания, от которого сохранились только приглашение и общая повестка дня. Гитлер в течение полутора часов говорил о необходимости превентивной войны и наглядно обрисовал бесполезность его дискуссий с Молотовым в ноябре прошлого года. Эта речь стала кульминационной точкой дня совещаний, в течение которого порог рейхсканцелярии переступили сорок пять генералов и адмиралов. Подкрепившись запоздалым обедом, командующие родами войск оказались во власти чар фюрера. Фриц Гот нашел выступление вождя впечатляющим. Эрих Гепнер, которому было суждено играть роль участника «июльского заговора» и который не блистал умом (по мнению автора. Однако командовал 4-й танковой группой (с 1 января 1942 г. 4-я танковая армия). 8 января 1942 г. был снят Гитлером с должности. — Ред.), заявил: «И сейчас я действительно убежден, что война против России необходима». Кейтель тоже дал показания, что лекция содержала «новые и очень впечатляющие идеи, и они глубоко подействовали на нас». Но Кейтель на судебном процессе по крайней мере называл вещи своим именами. Эта речь Гитлера, заявил он, продемонстрировала не только необходимость нападения на Советский Союз, но также и необходимость отбросить признанные ограничения в ведении войны и принять на вооружение особую жестокость, требуемую при конфликте идеологий.

В тот же день советское официальное агентство ТАСС отрицало перед всем миром с крайней искренностью, что переброска германских войск с Балкан направлена против Советского Союза или что советские летние маневры на западе европейской части СССР направлены против Германии. (Таким способом советское руководство зондировало намерения Германии. И