городе мог потратить на приглянувшуюся ему женщину до 500 рублей, а простые горничные продавались не более чем за 50. Даже писатель Иван Тургенев, противник крепостного права, оказался не в силах устоять перед искушением. В 1852 году, будучи сосланным в свое имение за сочинения о несправедливости крепостного права, Тургенев развлекался с молодой горничной, которую, как утверждали, купил за 700 рублей. Изредка мужчины заходили в злоупотреблении своей властью еще дальше, заводя целые крестьянские гаремы. Один из примеров — богатый помещик А. П. Кошкарев: он разделил свой дом на мужскую и женскую половины и содержал гарем из 12–15 крепостных женщин. Девушек наряжали в европейские платья, дарили им приданое, платили жалованье и учили грамоте. Помимо сексуальных услуг, их положение требовало, чтобы они читали своему хозяину вслух и играли с ним в карты. Хотя как крепостные они не были избавлены от пощечин и порки за действительные или мнимые проступки, все же большинство из них, очевидно, предпочитало такую жизнь тяжелому труду — обычному уделу крестьянки. Другой пример — Александр Яковлев, дядя Александра Герцена, который «завел… целую крепостную сераль» и которого крепостные «чуть не убили за волокитство и свирепости» по отношению к их дочерям [Герцен 2003].

Что касается крестьян-мужчин, то, поскольку их чувство чести в какой-то мере основывалось на способности хранить целомудрие жен и дочерей, неспособность защитить своих женщин от бесчинства хозяина, несомненно, усиливало в них чувство беспомощности и гнева. В 1828 году крестьяне помещика Иосифа Чесновского единогласно обвинили его в «насильственном блудодеянии» с их женами и в развращении девственности юных дочерей, в том числе младше десяти лет. Священник подал жалобу в Синод, который и постановил лишить Чесновского права распоряжаться своими крестьянами[57]. Однако немногим крестьянам удавалось найти столь могущественных покровителей. Добиться исходов, подобных этому решению Синода, было трудно.

Между дворянством и крестьянством

Во многих отношениях жизнь жительниц больших и малых городов почти не отличалась от жизни крестьянок. Как и все остальные, они были приписаны к тем или иным сословиям — в основном к ремесленникам, мещанам и купцам — согласно Жалованной грамоте городам, изданной Екатериной Великой в 1785 году. Мещане, составлявшие, согласно подсчетам Бориса Миронова, к концу XVIII века чуть более трети городских жителей (остальные относились к дворянству, крестьянству и другим сословиям), зачастую так же, как и крестьяне, сами обрабатывали землю, а купцы, обычно происходившие из крестьян или мещан, вступали с обеими группами в браки и поддерживали родственные связи[58]. Одно из различий между крестьянами и горожанами заключалось в том, что нуклеарные семьи, то есть состоящие только из мужа, жены и детей, в городах были более распространены и, судя по сохранившимся источникам, составляли от 50 до 90 % домохозяйств. Однако существовали и большие семьи. В начале XVIII века в доме богатой семьи Китаевых из Устюжны проживало 17 человек — в том числе дяди, тети, племянники и племянницы. Крупные домохозяйства были, как правило, и более состоятельными[59].

Городская семейная жизнь была осознанно патриархальной и консервативной. Отец приказывает, все повинуются. Поначалу, несмотря на петровские законы, предписывавшие носить немецкую одежду, большинство представителей городских сословий оставалось мало затронутым западными обычаями. В начале XIX века один английский наблюдатель описывал сложные наряды, которые купчихи надевали на Пасху: «Жемчужные головные уборы и муслиновые шали, расшитые золотом и серебром, или шелковые, так же расшитые накидки из золотого шелка, подбитые самыми дорогими мехами, лица, раскрашенные белилами и румянами, вместе придавали им очень нарядный и красивый вид» [там же: 181]. В Рязани в 1830-е годы купчихи еще ходили в сарафанах (как и крестьянки) и длинных салопах. Жили купеческие семьи замкнуто. Сохранение купеческого жизненного уклада требовало домашнего воспитания детей, ограждения их от внешнего мира в сплоченной, обособленной жизни семьи и соблюдения весьма традиционных правил этикета, затруднявших общение с кем-либо за пределами круга ближайших родственников[60]. Жизнь женщин ограничивалась домашним хозяйством. Замужние посвящали себя главным образом поддержанию порядка в доме, шитью и заготовке продуктов. Если выдавались свободные от работы часы, женщины проводили их за рукоделием. Дочери редко выходили из дома — разве что по воскресеньям в церковь, а вечерами к подружкам, «где проводили время в разных крестьянских играх»[61]. Юлия, дочь зажиточного московского купца, жаловалась в своем дневнике в 1831 году: «…Теперь мы все время дома, а если и отпустят куда-нибудь, то только к родственникам, проживающим тут же, недалеко от нашего дома»[62].

Браки устраивали родители, часто рассматривая их в первую очередь как возможность приобрести выгодные связи. Купец Иван Толченов описывал в своем дневнике, как 6 января 1773 года с одобрения отца решил жениться и как 9 января они по этому поводу отправились в Москву. 14 января Толченов встретил там молодую женщину, дочь купца Алексея Ивановича Осоргина, и уже 17-го было заключено соглашение между отцом невесты и отцом жениха[63]. В Москве регулярно устраивались тщательно продуманные «смотрины» купеческих дочерей: вошедшие в возраст девушки с матерями медленно прохаживались по аллее в парке, позволяя подходящим для брака холостякам и сватам рассматривать их на досуге.

Хоть купчихи и мещанки и жили в некоторых отношениях так, как учил «Домострой» столетия назад, однако при этом они могли играть роль в бизнесе. Бизнес почти всегда был семейным делом. Иногда жены и дочери помогали управлять им закулисно: давали советы или вели счета, как вела их упомянутая выше Юлия по настоянию отца. Иногда они, так же как женщины во Франции или Великобритании на ранних этапах промышленного развития, стояли по очереди с другими за прилавком или за конторкой, — в особенности это касалось молодых и некрупных семейных предприятий. Благодаря необычайно высокому уровню грамотности в старообрядческих общинах и поддержке этих общин некоторые женщины среди старообрядцев стали заниматься предпринимательством и создавать семейные предприятия. Один из примеров — мануфактурная компания «Викула Морозов и сыновья», основанная тогда еще крепостным Саввой Морозовым. В 1837 году сын Саввы, Елисей, основал собственную красильню. Набожный старообрядец, бо́льшую часть времени посвящавший религиозной деятельности, Елисей Морозов оставил управление своим делом жене[64].

Другие женщины занимались торговлей самостоятельно. По подсчетам, в 1805 году в Москве было около 9000 женщин-разносчиц и торговок (на 14 000 мужчин)[65]. Одной из таких независимых торговок была Катя Никитенко, жена крепостного. Поскольку муж неспособен был ее содержать, она сама зарабатывала крохи, покупая и продавая подержанные товары в Острогожске. Те женщины, что самостоятельно вели более прибыльный бизнес, обычно были вдовами, как,