Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Танте Минна, а когда у тебя день рождения? — вдруг спросил Оливер.
Господи, благослови Оливера — непредсказуемого, эксцентричного маленького Оливера. Она готова была расцеловать его за неожиданное вмешательство в разговор.
— Восемнадцатого июня.
— Твой знак — Близнецы?
— Да. А откуда ты знаешь про знаки Зодиака? — удивилась Минна.
— А я все про них знаю. Астрологические планеты, карликовые планеты, астероиды, лунные узлы… Мне фрау Штейнхольт рассказывала.
Фрейд тяжело вздохнул при упоминании прежней гувернантки, которую они уволили несколько месяцев назад.
— Ты ведь не веришь в это, Оливер? — произнес он.
— Знаешь, Зигмунд, — вмешалась Марта, — астрология довольно популярна. Моя подруга недавно консультировалась у одной дамы — известного мюнхенского астролога. Баварская аристократия от нее в восторге.
— Значит, она большой авторитет? — усмехнулся он.
— Конечно! Весьма необычно, — трещала Марта, ничего не замечая, — кажется, она предсказала моей подруге, что та умрет, отравившись раками, и теперь она очень осторожна с едой.
— Марта, неужели есть какой-то смысл в том, — сказал Зигмунд с расстановкой, в голосе звучало презрение и высокомерие, — что столь подробное предсказание такого события, как смертельное отравление раками, можно составить, исходя из даты рождения человека?
— Насколько я понимаю, она очень точна!
— Как можно предсказывать будущее по дате рождения? Эти люди ничем не отличаются от обыкновенной цыганки-гадалки.
Марта замолчала и принялась растирать капусту в пюре. Она отказалась от супа из бычьих хвостов, отодвинула жаркое, и теперь ей казалось, будто рука совсем онемела.
— А известно ли тебе, Зигмунд, — мягко вставила Минна, — что в шестнадцатом веке и Галилей, и Нострадамус были практикующими астрологами? И астрология — одно из древнейших учений, сам Платон к нему прибегал. Должна признать, она пошла на убыль, когда Галилей взял в руки телескоп, но даже после этого… — она запнулась, глядя на Марту, — в те времена невозможно было отличить астрологию от астрономии.
— В те времена — да, вероятно. Но с тех пор прошло несколько веков.
— Никто ничего определенного об этом не знает. И ты не можешь знать наверняка. У астрологии множество известных последователей. Август, Константин, понтифики, герои войн… и даже врачи.
— Но я не один из них.
— Марта права…
— О, не беспокойся… Это не имеет значения… — сказала сестра, осторожно отодвигая тарелку.
— Вот именно, — кивнул Фрейд.
— Марта в этом не одинока. Раньше я увлекалась идеями современного французского поэта Жана Луи из Крагенхофа, а он был помешан на астрологии. Это краеугольный камень его литературной карьеры. В своем известном трактате Discours de Sortie он утверждает, что это чистейшая из наук и единственный способ постичь тайны времени и души.
— Тайны времени и души? — повторил Фрейд, отодвинувшись на стуле и изучающе глядя на нее. Он положил ногу на ногу и не торопился выходить из-за стола.
Минну беспокоило, что Фрейд безукоризненно опрятен: отутюженный костюм, накрахмаленная сорочка, аккуратно подстриженная бородка, а у сестры такой неухоженный вид. Марта сменила капот на дневной костюм, но выглядела так, словно забыла причесаться и привести в порядок лицо.
— Да, сопоставляя таблицы рождения и движения планет.
— Я смутно припоминаю имя Жан Луи, — сказал он, улыбнувшись, — не тот ли это Жан Луи, который покончил с собой в прелестном марсельском отельчике?
— Да.
— А напомни-ка мне, к какому стилю он относится?
— Его обычно классифицируют как ученика Расина и Декарта, — ответила она, просияв.
— Расина и Декарта, — эхом отозвалась Марта, теперь уже более уверенная, что Минна на ее стороне.
— Ах, да! — воскликнул Фрейд, пригвоздив Минну взглядом, словно она сочла, будто он только вчера родился.
Он извинился, встал и, проходя мимо Минны, наклонился так близко, что она почувствовала мускусный винный и сигарный аромат его дыхания.
— В следующий раз, — прошептал Фрейд, — выбери своему воображаемому поэту более оригинальное имя, чем имя парикмахера-француза из цирюльни на углу.
Когда он вышел из комнаты, на лице ее появилась неуверенная, никому не предназначенная улыбка.
В тот вечер после ужина Минна стояла у зеркала и вынимала шпильки из волос, когда Марта тихонько постучалась в дверь.
— Можно я войду? — спросила она.
Сестра была в халате и сжимала полный до краев стакан с раствором питьевой соды в трясущейся руке — стоило слегка подтолкнуть, и она расплескала бы содержимое стакана.
— Что случилось? — спросила Минна, заметив у сестры между бровей напряженную складку.
— Мне нехорошо, и голова кружится. Ты не могла бы отнести Зигмунду его ужин? Все готово — надо только взять поднос в кухне на столе возле буфета.
— Ох, Марта, может, пусть лучше горничная отнесет? Мне не хотелось бы именно теперь идти вниз, — произнесла Минна, изнемогая от усталости и мечтая о том, чтобы поскорее лечь.
— Она отпросилась пораньше — какие-то семейные неурядицы. Если честно, мне кажется, будто дети ее измотали. И она всегда терпеть не могла работать в выходные. Но ты же пока одета, в отличие от меня, просто отнеси поднос и оставь у письменного стола.
Минна вздохнула вслед уходящей Марте, побрела в ванную, посмотрела в зеркало на красные ободки вокруг глаз и попыталась обуздать рассыпавшиеся в беспорядке кудрявые пряди. Надо же было Марте попросить ее пойти к Фрейду именно нынешним вечером, когда она очень устала. Минна спустилась вниз, и, подходя к его кабинету, почувствовала невыносимый смрад. В коридоре воняло кислятиной, залежавшимися сигарами, и, как обычно, в воздухе висело ядовитое облако дыма. Она нерешительно постучала в дверь, удерживая поднос одной рукой.
— Войдите!
Минна открыла дверь и заглянула в комнату. Фрейд сидел за столом, уставившись в раскрытую тетрадь. В пепельнице тлела зажженная сигара, а рядом стояла откупоренная бутылка вина. Он был в одной рубашке с закатанными рукавами, пиджак висел на спинке стула. Волосы всклокочены, словно он только что встал с постели после бурной ночи. У нее мелькнула мысль, что так он гораздо привлекательнее, чем в своих безупречных костюмах, застегнутых на все пуговицы. Минна видела голые до локтей руки и складки на шее в том месте, где расходился ворот рубашки. Ее слегка нервировал его вид, пока она ставила поднос между двумя стопками книг на низком столике у стола.
— Это ты? — произнес Зигмунд, подняв голову. — А горничная где?