– Решительность и даже дерзость – хорошее подспорье в штурме, – индифферентно заметил тоттмейстер Бергер.

– Дерзости галльским петухам не занимать! Мы ждали, что они начнут с артподготовки. Кому придет в голову атаковать такие укрепления без пушек? Вместо этого они пошли на штурм. Не дав нам времени опомниться. Через час после первого выстрела первая траншея была уже взята, а наша идеальная крепость зашаталась, как старый курятник. Добро еще, мне удалось организовать упорядоченное отступление…

– Не беспокойтесь, господин оберст. Я думаю, ситуация не так плоха, как кажется.

– Ситуация была бы плоха, если бы я получил хорошую штурмовую роту, а лучше батальон. Но мне прислали вместо пехоты просроченные консервы. И поэтому она гораздо хуже, чем кажется, господин тоттмейстер!

Слово «тоттмейстер» он произнес с нескрываемым отвращением, что явно позабавило самого магильера.

– Мои гнилые консервы атакуют завтра на рассвете, – пообещал он. – И если я получу от вас по пфеннигу за каждого мертвого француза, вам придется принимать парад в честь победы без штанов.

Дирк подумал, что оберст, и без того пребывающий не в лучшем расположении духа, сейчас окончательно выйдет из себя и позовет охрану, чтобы заключить тоттмейстера Бергера под арест. Слишком уж исказилось его лицо. Но тот внезапно успокоился. Тяжело выдохнул, несколько раз промокнул лоб платком, через силу отпил мутной воды из стакана и вдруг заговорил обычным тоном, голосом раздраженного, уставшего, но все-таки способного держать себя в руках человека:

– Оставим подобные разговоры. Вы заявили о себе как о человеке, которому дорого время. Я тоже его ценю. Разведка сообщает, что французы сейчас укрепляют позиции и делают это довольно споро. Работы у них не очень много. Подготавливают передний край, подвозят боеприпасы, насыпают брустверы с нашей стороны, протягивают линии связи. С каждой минутой призрачный шанс потеснить их тает. Если вы готовите операцию, нам надо обсудить детали.

– Разумные слова опытного офицера, – легко согласился Бергер. – Именно поэтому я здесь. Для начала распорядитесь передать мне пять экземпляров карт. Они понадобятся командирам штурмовых взводов.

– Вы получите карты.

– Каковы силы противника на этом участке?

Фон Мердер кивнул какому-то человеку с бородкой с погонами майора, и тот, достав из кармана мятый лист, забубнил:

– Проверка… источники… По приблизительной сводке… Мы считаем, не меньше двух полков. Неизвестно, какие подкрепления они успели подтянуть за последние два дня, но мы исходим из приблизительной численности в пять-шесть тысяч человек.

Пять-шесть тысяч. Дирку оставалось только покачать головой. Если от сил фон Мердера, по его словам, осталось две трети, это означало одного немца на двух-трех французов. Нехитрая траншейная арифметика. Причем двух-трех французов, сидящих в непростреливаемом удобном окопе с пулеметом, сухих, уверенных в себе и сытых.

В обычной ситуации любая атака была бы безумством. Хуже, чем безумством, добровольным самоубийством. Любой штабной офицер, только сравнив выписанные аккуратным каллиграфическим почерком выкладки, сказал бы это не задумываясь. Двести четырнадцатый полк обречен. Вернее, чем человек, приставивший к виску револьвер с полным барабаном. Единственный разумный способ сохранить пусть частичную боеспособность подразделения – намертво закопаться в землю и молиться за косоглазие французских артиллеристов. Но нападение…

– Много артиллерии. Полевые орудия, гаубицы, легкие и средние минометы, несколько батарей газометов.

Майор стал сыпать цифрами калибров и количества вражеских батарей, тоттмейстер Бергер рассеянно слушал их с выражением вежливой скуки на лице.

– Да, – сказал он, когда перечисление было закончено, – это много.

– Если все их орудия выстрелят одновременно, у нас после весны сразу наступит осень, – проворчал оберст. Он мерил шагами пространство блиндажа. Ноги у него были длинные, под стать массивному телу, а блиндаж был совсем невелик, оттого получалось немного. – Это не говоря о ручной артиллерии и пулеметах. Скорострельные пушки Гочкисса, «Сен-Этьены», «Шоши» и прочая дрянь. Они нашпигуют ваших покойников свинцом так, что те не смогут сделать и шагу.

– Пулеметы меня не слишком беспокоят. Легкие пушки куда опаснее. Прямое попадание разрывает человека на куски, даже в доспехе.

– Доспехе!.. – оберст, не сдержавшись, фыркнул. – Если вы о саперных кирасах, забудьте сразу. Они бесполезны против пуль, уж мы-то это знаем.

– У «Веселых Висельников» собственное обмундирование.

– Способное остановить пулеметную пулю? Это уж, конечно, вздор.

– Нет. Стандартный штурмовой доспех мертвеца весит восемьдесят килограмм. Шестимиллиметровая пакетная сталь, укрепленный каркас и тяжелый шлем. Винтовочная пуля способна его пробить только с близкой дистанции.

Фон Мердер устремил на тоттмейстера Бергера тяжелый взгляд утомленных и воспаленных глаз:

– Восемьдесят килограмм? Да вы смеетесь, хауптман!

– Нет, ничуть. Мои мертвецы достаточно сильны. И если вам кажется, что это много, то вы еще не видели моих штальзаргов.

– О, не сомневаюсь, что их у вас запасено с избытком! – кисло улыбнулся оберст. – Только вряд ли лягушатники будут впечатлены вашими гробами[16].

– Штальзаргами у нас в Чумном Легионе принято называть тяжелые единицы прорыва. В каком-то роде это действительно стальной саркофаг на ногах. Но внутри него заключен мертвец, послушный моим приказам. Штальзарг весит до тонны, и его броню может пробить разве что артиллерийское орудие прямой наводкой. В моей роте их около тридцати. Они способны смести самую плотную оборону.

– Решили возродить рыцарские времена? Напрасная затея, хауптман, хоть и смелая. Сейчас на поле боя властвует Его Величество пулемет, и все эти попытки создать надежную броню, пусть даже при помощи мертвецов… Эти ваши штальзарги, должно быть, дьявольское орудие. При случае я бы взглянул на них. Вы, случайно, не прихватили с собой кого-нибудь из водителей?

– У штальзаргов нет водителя, господин оберст. Это одно нерушимое целое. Мертвец заковывается в корпус штальзарга без возможности выбраться. Вокруг него укрепляется броневой короб. Любые люки или отверстия ослабили бы конструкцию.

Фон Мердер едва не поперхнулся.

– Вы замуровываете своих мертвецов в стальные коробки?

– Далеко не всех, – ответил тоттмейстер, глядя ему в глаза. – Обычные мертвецы без сильных повреждений идут в штурмовую пехоту. Штальзаргом становится тот, кто… от кого осталось довольно мало. По сути, требуется лишь голова и позвоночник плюс какой-то незначительный костный каркас. Я поддерживаю жизнедеятельность мозга, остальное он делает сам. К слову сказать, далеко не каждый несчастный годится для подобного. Человеческий разум слаб, как и плоть. Оказавшись запертыми в стальной коробке, люди, чье тело было практически уничтожено в бою, нередко теряют самообладание. Слишком большая эмоциональная нагрузка. Наш мозг – странная штука. Он согласен управлять телом, даже если знает, что оно мертво, и распознает симптомы разложения на нем. Но стоит лишить его видимого и привычного тела, оставив в неприкосновенности разум и дав ему более надежную и сильную оболочку, как дух начинает слабеть. Штальзарг редко живет более двух лет. Хотя мне встречались исключительные образцы, которым приписывают по пять или даже десять!.. Рано или поздно он сходит с ума. С этим ничего не поделаешь. Тогда я заменяю, как вы выразились, водителя. И снова веду его в бой.