Они снова прошли мимо отдельно стоящего бетонного строения.

– Черт возьми…

Габриэль вздрогнул – Ландрад подкрался совершенно неслышно.

Недостроенные укрепления и блокгаузы выглядели заброшенными и ничем не напоминали Майенберг. Брошенные, заросшие плющом, они напоминали руины, ничуть, впрочем, не живописные. Ландрад сплюнул на землю и сказал, с ухмылкой кивнув на гульфик Габриэля:

– Скоро пройдет, не переживай.

Ответа он не дождался.

Соединившись наконец с частями, занимавшими позиции вдоль берега реки, солдаты из роты Габриэля испытали разочарование: они совершили сорокапятикилометровый марш-бросок, вымотались до предела, а встретили их без восторга. Нечему было радоваться – солдаты 55-й дивизии ожидали гораздо более убедительного подкрепления.

– Что прикажете делать с вашими двумя сотнями?! – разорялся подполковник. – Мне требуется втрое больше!

Самолеты больше не летали, не было смысла требовать более массированной поддержки. Звуки артобстрела отдалились, новая информация не поступала, если не считать факта «присутствия крупных сил противника» на другом берегу Мааса, что, как всем было известно, являлось оптическим обманом.

– Я должен защищать двадцать километров береговой линии! – кричал офицер. – От меня потребовали усилить двенадцать опорных пунктов! Это не линия фронта, а кусок дырявого сыра!

Такое положение могло представлять опасность в одном случае – если немцев окажется очень много и они будут хорошо вооружены, во что никто не верил. Нет, боши нападут с бельгийской территории.

– А как вы назовете то, что слышите? Кошачьим мяуканьем?!

Все прислушались: на северо-востоке бахали пушки.

– Что сообщает воздушная разведка? – спросил капитан, бывший на гражданке аптекарем.

– Ничего! Они не летают! Не ле-та-ют!

Лейтенант слишком устал, чтобы продолжать разговор, он закрыл глаза, надеясь хоть немного отдохнуть, но командир уже объявил общий сбор офицеров и развернул карту.

– Пошлем ребят разведать, что затевают боши на том берегу Мааса. Нужно прикрыть их отход. Вы станете тут, вы – там, вы – дальше, вот здесь…

Он провел пальцем по извилистой линии на карте, указал капитану Жибергу на приток Мааса Трегьер, который образовывал петлю в форме буквы «U», вывернутую на манер колокола.

– Займете позицию в этом месте. Исполняйте.

Они взяли личное оружие, подняли в кузов грузовика ящики со снарядами и полевую кухню, прицепили 37-миллиметровую пушку и отправились в путь по каменистой тропе.

Двадцать оставшихся от роты человек углубились в лес. День катился к закату, поселяя в душах людей неуверенность.

Небо на севере затянули тяжелые низкие тучи. Поток беженцев вдруг иссяк, видимо переместившись ближе к реке. Никто не рисковал высказываться открыто, но все понимали: либо враг ожидается на этом направлении – и тогда плохо вооруженная часть не остановит его, даже при поддержке артиллерии, либо бояться нечего – и тогда пусть кто-нибудь объяснит, зачем их сюда отправили…

Габриэль догнал капитана Жиберга и услышал, как тот бормочет: «Только дождя нам не хватало…» Через несколько минут небо разверзлось.

Мост через Трегьер, построенный в прошлом веке из бетона, успел обветшать, но сохранил буколическое очарование и, несмотря на то что был узковат, годился для проезда большегрузного транспорта.

Лейтенант приказал накрыть брезентом пушки и ручные пулеметы (великолепные новенькие FM 24/29). Солдаты не без труда, увязая в грязи, поставили палатки, и шестеро первых, недовольно ворча, отправились охранять мост с двух сторон.

Рауль Ландрад, по обыкновению, отлично устроился. Ему поручили руководить разгрузкой ящиков со снарядами, он воспользовался положением старшего капрала и засел в кабине грузовика, откуда и наблюдал за суетившимися под дождем товарищами.

Капитан Жиберг подошел к Габриэлю, организовавшему пункт связи под брезентовым навесом, чуть в стороне от остальных:

– Доложите, сержант, есть связь с артиллеристами?

Предполагалось, что в случае наступления огонь из всех орудий сможет удерживать немцев на расстоянии.

– Сами знаете, мой капитан, – отвечал Габриэль, – нам запрещено связываться с ними по рации…

Офицер задумчиво потер подбородок. Штаб не доверял рациям – уж слишком часто и непредсказуемо нарушалась связь. Огневую поддержку можно было запросить, только запустив сигнальную ракету. Вот тут-то и возникла… «проблемка».

– Никто в части не умеет обращаться с новыми ракетницами, и инструкции к ним нет.

Верхушки деревьев дальнего леса снова окрасились в оранжево-багровый цвет, грохотала канонада.

– Наши стреляют по бошам, – бросил лейтенант, и Габриэль почему-то вспомнил девиз генерала Гамелена: «Отвага, энергия, доверие».

– Наверняка… – ответил он. – Больше некому…

Огромный салон «Континенталя» был под завязку забит людьми, но мужчины и женщины продолжали прибывать. Переступив порог, каждый брал с подноса бокал шампанского небрежным, отрепетированным за многие десятилетия жестом, делал глоток, узнавал знакомого, стоявшего у кадки с вечнозеленым растением, окликал его (или ее) и направлялся к противоположной стене, оберегая бокал, как огонек зажигалки в ветреный день.

Уже двое суток в воздухе витала смесь тревоги с облегчением, доверия с помутнением рассудка, до крайности возбуждая толпу. Итак, свершилось. Война. Настоящая. Всем не терпелось узнать больше, люди рвались в «Континенталь», где билось беспокойное сердце Министерства информации. У дипломатов просили аудиенции, военных брали штурмом, журналистов осаждали, новости передавались из уст в уста: Королевские ВВС бомбили Рейн, бельгийцы – молодцы…

Один генерал разочарованно процедил, затушив сигарету: «Война окончена», чем очень впечатлил публику. Фразу повторяли – академик доносил ее до университетского профессора, дама полусвета делилась с банкиром, – и в конце концов она дошла до Дезире. С десяток взглядов жадно караулили его реакцию: уже два дня молодой человек зачитывал официальные коммюнике на пресс-конференциях и считался очень хорошо информированным человеком.

– Франция и ее союзники, безусловно, держат ситуацию под контролем, – начал он сдержанным тоном, – но заявлять, что война окончена, пожалуй, преждевременно.

Дама полусвета расхохоталась, что было вполне в ее духе, остальные ограничились улыбками и приготовились слушать, но были разочарованы: какой-то человек врезался в толпу, воскликнув:

– Браво, старина! Восхищен… вашей уверенностью в себе!

Дезире застенчиво потупился, успев заметить, что аудитория разделилась на восхищенных почитателей и завистников. Большое количество женщин в лагере первых заставило вторых сплотить ряды и поддержать высокопоставленного чиновника (он занимал какой-то высокий пост в Министерстве колоний). Стремительный взлет Дезире в «Континентале» вызывал много вопросов. Откуда взялся этот парень? – спрашивали люди, но информация о Дезире оставалась закрытой – как и о положении на фронтах. Предполагать можно было что угодно, но этот молодой человек, такой простой, застенчивый, обаятельный и надежный, оставался любимцем общества. Он напрямую подчинялся заместителю директора, отвечавшему за связь с прессой, человеку нервному, готовому в любой момент взорваться.