Когда за Анечкой с ребенком приехали из Мышкина отец и мать, у Евстолии чуть не случился сердечный приступ.

– Не стоит их забирать в деревню, – неустанно твердила она родителям девушки. – Анечка живет практически на всем готовом. Мы и вашему внуку дадим все необходимое: и обеспеченную жизнь, и образование. А что его ждет в деревне? Неужели вы хотите сделать из мальчика какого-нибудь… скотника?

Анечкин отец, сильно смущаясь и потея, говорил, что, например, тракторист – тоже очень хорошая профессия, хотя и скотник – вполне подходящая, потому как ежели бы не скотники, то еще неизвестно, что бы они все кушали в своем Ленинграде.

– Там у нас в Мышкине Анютку и жених дожидается – Павел, – тут же встревала мамаша. – Очень хороший человек. Они с нашей-то вместе в школе учились, и он с малолетства всегда за ней хвостом ходил. И ребенка, сказал, примет, не погнушается.

Евстолия пыталась воззвать к разуму Анечки, но та, привыкшая во всем следовать родительской воле, только угрюмо молчала, прижимая к себе сына. На вмешательство Николая Витальевича Евстолия особенно не рассчитывала, потому что муж никогда не горел желанием иметь в доме маленького ребенка, но он вдруг неожиданно взял на себя переговоры с родителями Анечки. Евстолия не спрашивала, какие такие особенные доводы муж привел и почему так переменился по отношению к младенцам, но только Анечка уехала в Мышкино без сына и вскоре действительно вышла там замуж за своего одноклассника Павла.

Мальчика назвали Юриком. Он был очень похож на Никиту, за что, видимо, его и полюбил Николай Витальевич. Никита, в свою очередь, был похож на собственного отца, и потому Евстолия заимела сына, имевшего фамильные черты рода Егоровых, чего ей было вполне достаточно для счастья.

Когда мальчику исполнилось три года, неожиданно вернулась Анечка, похудевшая, поникшая и какая-то вылинявшая. Оказалось, что все это время она очень тосковала по сыну, за что «хороший человек» Павел бил ее смертным боем и выгонял на улицу в одной ночнушке. Собственный ребенок, который мог бы как-то примирить Павла с незавидной участью, у них почему-то никак не получался, и Анечка посчитала за лучшее сбежать от мужа обратно в Ленинград. Разумеется, Николай Витальевич и Евстолия ее приняли, но с условием никогда не разглашать тайны усыновления. Юрочка всегда будет считаться сыном Егоровых, а ей отводилась скромная роль няни и воспитательницы. Анечка с радостью приняла все их условия. Конечно, Николаю Витальевичу пришлось еще неоднократно схлестнуться с разъяренным Павлом, который приезжал в Ленинград за опозорившей его на все Мышкино женой. То ли Николай Витальевич ему хорошо заплатил, то ли оказал какую-то услугу, только Павел наконец отступился, а Евстолия никогда не спрашивала, каким способом мужу удалось с ним поладить.

Анечка сдержала слово и свято хранила тайну семьи Егоровых, а маленький Юрочка долгое время называл мамой и ее, и Евстолию, которой хватило присутствия духа принять это с достоинством. Она знала, что придет ее время, и дождалась его. Уже в шесть лет мальчик разобрался, кто есть кто, и больше никогда не путался. Евстолия посвятила сыну всю себя без остатка. Она развивала его, сначала читала ему книги сама, а потом ненавязчиво подсовывала то, что считала необходимым для его развития, благо отцовская библиотека позволяла. Она таскала Юру по историческим местам города, по театрам, музеям и выставочным залам. Она была его другом и другом его товарищей. Евстолию с Юрой соединяла незримая нить общности интересов, которая была куда прочнее его привязанности к Анечкиным пирожкам. Если поначалу Анечка, возможно, и надеялась когда-нибудь открыться сыну, то с течением времени непременно должна была понять, что это не в ее интересах. Для чего рафинированному Юрочке знать о родстве с деревенщиной с восьмью классами образования?

Таким образом, почти до семнадцати Юрочкиных лет у Евстолии не было конкуренток. Она владела сыном целиком и полностью, как мечтала тогда, когда ее мучили бесконечные выкидыши и надежды на обретение ребенка не было никакой. Посягательства на ее святая святых молоденьких и хорошеньких девушек Евстолия терпела с трудом. Девчонок нельзя было задвинуть в сторону, как бессловесную Анечку, и приходилось избирать другую тактику. Она безжалостно высмеивала кандидаток на сердце сына, выставляла их полными кретинками, когда они имели наглость являться к ней для знакомства, да еще и оставаться на чай. Все они до одной на фоне умной и ироничной Евстолии выглядели очень бледно и то ли сами не хотели еще раз с ней встречаться, то ли Юра расставался с ними сразу после тестирования на тупость и вульгарность, которое неизменно организовывала мать.

Евстолия была так поглощена сыном и его насущными делами, что смерть Николая Витальевича не стала для нее таким ударом, каким могла бы стать, учитывая позднее замужество и то благоговение, с которым она относилась к мужу. Юра тогда как раз готовился к защите институтского диплома, поэтому почти сразу после сороковин Евстолии пришлось перестраивать траурное настроение в деловое и предприимчивое.

Ларису Юра привел в дом уже с талоном на регистрацию брака в руке и с обручальными кольцами в бархатных коробочках в кармане. До этого девушка ни разу не приходила к ним в гости, но при первой же встрече с ней Евстолия сразу поняла, почему сын побоялся их познакомить заранее. Лариса оказалась столь же темпераментна, напориста и умна, как она сама, да к тому же еще и вызывающе красива. Сердце Евстолии разрывалось от ревности, но она смогла взять себя в руки, когда отыскала в будущей невестке один существенный недостаток. При всем своем практичном уме Лариса была невежественна, неначитанна и неинтеллигентна. Ей сын будет принадлежать только телом, а душой и сердцем навсегда останется с ней, с Евстолией. Именно поэтому она не стала выставлять Ларису дурой, хотя сделать это не составило бы никакого труда. Она всячески поддерживала в сыне его намерение жениться именно на этой красавице и даже переехать к ней жить, за что Юра был ей благодарен чуть ли не до слез, потому что никак не надеялся на одобрение матерью его выбора.

Все вышло так, как Евстолия и предчувствовала. Утолив телесный голод, Юра стал частым гостем в их большой квартире, где они остались с Анечкой одни. У Анечки была собственная небольшая квартирка, которую купил ей Николай Витальевич, но она в ней жить не любила, потому что привыкла к Егоровым, к их кухне и плите, и здесь она была ближе к Юре.

Та женщина, Римма, которую Юра приводил к ней недавно, очень не понравилась Евстолии. Римма не сказала и двух слов, поэтому трудно было судить, чего она стоит интеллектуально, но ее лучистых глаз Евстолия по-настоящему испугалась. Хоть она и не родная мать Юрию, но воспитала его по своему образу и подобию, а потому нутром почувствовала, что может если и не потерять его, то практически выпустить из-под своего контроля. В теперешнем ее положении это было равносильно смерти. У нее сейчас только и осталось радости, что короткие встречи с сыном… Она не могла позволить, чтобы какая-то Римма… В общем, хорошо, что эта дура Лариска была на ее стороне. Одна Евстолия не смогла бы оторвать сына от столь опасной женщины. И вот теперь, когда Юра, кажется, снова с женой, когда все вроде бы утряслось, откуда-то вынырнул мерзкий пасынок Никита…