Конечно, ей, Евстолии, уже столько лет, что она с удовольствием отошла бы в мир иной, только бы не видеть и не слышать всех этих разборок, но не травиться же ей, в самом деле… Хоть она и не особенно верит в то, что там, за гранью, что-то и, главное, кто-то есть, но… вдруг? И вдруг этот кто-то потребует ее к ответу? Что она скажет?

Никитка наверняка был бы счастлив, если бы она умерла, но ей еще рано на тот свет. Она обязательно должна что-нибудь придумать, чтобы спасти Юрино имущество! У нее всегда хорошо работали мозги и была несгибаемой воля. Не сдаваться же теперь! И как только сын мог подумать, что она с Никитой… этим тунеядцем и алкашом, который еще и младше ее чуть ли не на двадцать лет… Но ведь этот негодяй может сказать Юре все, что угодно, ей назло… Вдруг он возьмет да и скажет, что имел интимные отношения с мачехой? С него станется…

* * *

Егоров бросал в спортивную сумку свои вещи. Он больше не может здесь находиться. Ему нечего делать в доме Анечки, ведь она связана с матерью, которая… даже страшно представить… И Анечка… Тоже небось хороша… Все они… И чего он окрысился на Ларису? Она и в самом деле не хуже других… Впрочем, она ему не нужна, как и все другие…

Юрий с майкой в руках бросился к шкафу, на верхнюю полку которого они с Риммой запихнули коробку с фотографиями. Почему-то захотелось еще раз посмотреть на Никиту. Неужели он и впрямь его отец?

Конечно, все трое Егоровых здорово похожи: он, Никита и отец… то есть получается, что не отец, а дед… Ну нет! Он навсегда останется для него отцом! Мало ли какие еще отцы где шляются! Его вырастил Николай Витальевич, значит, он и отец… Хотя и дед может растить внука… В общем, не стоит долго все это мусолить…

Юрий еще раз посмотрел на фотографии. Николай Витальевич, конечно, самый видный из них: хорошего роста, жгуче-черноволосый. Никита уже чуть пониже и посветлей, а у Юрия волосы вообще неопределенного цвета. И все же в их родстве не возникает никаких сомнений. Они все Егоровы.

Опять вспомнилась мать. Потом представилась в таком же виде, как Лариса, то есть перед Никитой с задранным подолом в коридоре их шикарной квартиры на Садовой улице. Какая же все это гадость… Егоров бросил фотографии в коробку, коробку – на стол, на нее, с размаху, майку, которую держал в руках, подхватил сумку и вышел из квартиры. На лестничной площадке столкнулся нос к носу с седовласым мужчиной, в котором тотчас узнал Никиту. Он, если не считать сильно поседевших волос и двух глубоких складок, пролегших от носа ко рту, не слишком изменился.

– Юрка! – обрадовался Никита, ткнув его кулаком в грудь. – А я к тебе! Не узнал?

– Узнал, – угрюмо пробормотал Егоров и на всякий случай встал почти в боевую стойку.

– А я бы тебя ни за что не узнал, если бы ты не вышел из Анькиной квартиры. Усы и все такое…

Никита оглядел Юрия, заметил наконец сумку и спросил:

– А ты, собственно, куда?

Юрий хотел сказать «не твое дело», потом подумал, что грубить не стоит, лучше разговаривать нейтрально.

– По делам, – ответил он.

– Твои дела, Юрка, подождут, потому как наши с тобой общие дела поважнее будут!

– Мне плевать на эти дела.

– Ну-у-у, это ты зря-а-а… – протянул Никита, и Юрий подумал, что у них с Николаем Витальевичем здорово похожи голоса. – Может, все же поговорим?

Юрий в раздумье несколько раз качнулся с пяток на носки и обратно. Пожалуй, разговора с этим «отцом» все равно не избежать, поэтому чем раньше он состоится, тем лучше, тем более что идти ему со своей сумкой, в общем-то, некуда. Стоя сейчас на лестнице перед Анечкиной квартирой, он вдруг отчетливо это понял и полез в карман за ключами.

– Судя по тому, что собирался плевать на наши с тобой дела, ты уже в курсе моих претензий? – на всякий случай решил уточнить Никита.

Юрий молча кивнул и сел на диван. «Отец» опустился напротив на стул, который при этом жалобно скрипнул.

– Ну и что ты на этот счет думаешь?

– А не пошел бы ты… – начал Юрий и осекся, поняв, что нейтрально говорить с ним не сможет, потому что откуда-то из живота поднимается горячая неуемная злоба.

Никита расхохотался:

– Ну весь в меня, сыночек! Жаль, что столько лет не виделись! Чувствую, мы бы спелись! Но это, знаешь, все Евстолия! Выставила меня из дома отца! Старая кочерга! Сколько ее помню – все кочерга!

– Не смей так о матери!

Никита расхохотался еще громче и заливистей:

– Да какая она тебе мать!!

– Не понял! – с угрозой в голосе проговорил Юрий и медленно поднялся с дивана. Он специально поднимался медленно, чтобы несколько остыть и не врезать со всего размаха в это все еще красивое лицо.

– Ну ты даешь, сын! Неужели ты решил, что я мог бы спать с папашиной женой?!! С этой старой клячей! Представь, она и тогда уже была клячей! Мне кажется, она и родилась такой… – И Никита скорчил рожу, которая, как ни крути, была здорово похожа на физиономию Евстолии.

Юрий застыл напротив Никиты.

– Не понял, что ты сказал… – с трудом проговорил он.

– Что было, то и сказал! А тебе, значит, не все рассказали.

– Не понял…

– Да что ты заладил: не понял, не понял… Все проще пареной репы! Неужели ты до сих пор не догадался, кто твоя настоящая мамаша?

– Настоящая…

– Вот именно! Ты пораскинь мозгами-то! Чьего ребенка могли усыновить папаша с Евстолией? Ну? Соображаешь? Не посторонней же девки!

Юрий затравленно огляделся вокруг.

– Правильно мыслишь, Юрок, – довольным голосом отозвался Никита. – С Анюткой мы того… согрешили, значит… Они мне говорят – женись, а я думаю: зачем? Молодой был, да и девок вокруг меня тогда вилось видимо-невидимо! На что мне была нужна эта деревенщина? Вот они меня и выслали с Садовой, а тебя, значит, своим сыном сделали. А я что? Я не против был. Да и тебе, думаю, тоже было неплохо. Евстолия, конечно, сухарь сухарем, но тебя полюбила, как только родился.

– То есть ты хочешь сказать, что моей матерью является Анечка?

– Именно это я и сказал.

– Значит, я не прихожусь сыном ни Николаю Витальевичу, ни…

– Не приходишься, и я непременно потребую проведения медицинской экспертизы, если ты добровольно не уступишь мне папашину коллекцию и квартиру как первому наследнику по прямой.

– Квартиру? – переспросил Юрий, глядя мимо Никиты. – А где же нам жить?

– Старухи вполне могут и тут расположиться, – Никита широким жестом обвел комнату, в которой они сидели. – Им места хватит. А у тебя с женой – нормальная трехкомнатная квартира. Я узнавал, так что все чин-чинарем!

– Я не живу с женой.

– А вот это, милый мой, меня совершенно не касается. Делите со своей благоверной квартиру на двоих, разъезжайтесь, съезжайтесь… Это ваше дело. А папашина квартира – моя! Буду подыхать – тебе отпишу, если захочу. Но пока еще поживу чуток, сыночек, – заявил Никита и отвратительно усмехнулся.