11 ноября 1820 г. в канцелярии Бессарабского областного правительства было получено отношение Екатеринославского губернского правления от 28 октября следующего содержания:

Губернское правление, слушав сообщение Санкт-Петербургского Приказа общественного призрения, в коем изъяснено объявление капитана Егора фон Лоде дворового человека Федора Росина, при котором представляя подлинное заемное письмо, данное 1819 г. ноября 20 дня коллежским секретарем Александром Пушкиным барону Сергею Шиллингу в 2000 рублей и потом, по обоюдному между ними согласию, того же 1819 декабря 5 дня, право оного со стороны заимодавца барона Шиллинга передано ему – с подтвердительным обязательством помянутого должника Пушкина ему заплатить оную сумму; но поелику показанный Пушкин ему оных денег не заплатил и, по службе его в ведомстве Коллегии иностранных дел, командирован от своего начальства в Екатеринослав к г-ну генерал-лейтенанту Инзову, – он же, не имея ныне возможности сам к нему ехать для истребования от него лично упомянутых денег с надлежащими процентами, – [просит] принять законные меры; родовое же должника его г. Пушкина имение, находящееся в распоряжении родителя его, 5 класса и кавалера Сергея Пушкина, состоит 1-е Нижегородской губернии, Арзамасского уезда, на усадьбу Бальдино, 2-е Псковской губернии Опочского уезда, усадьба Михайлов; по взыскании же всей суммы предоставляет вычесть на Богоугодное заведение двести рублей, достальные затем выдать ему[297].

В отношении сообщалось, хотя и с искажением названий, о принадлежащих отцу и матери Пушкина имениях – нижегородском Болдине и псковском Михайловском. Именно опись одного из них, к которой должна была бы приступить полиция, признав правомочность взыскания Росина, позволяла выделить недвижимое имущество для покрытия долга. Одновременно с отношением губернского правления в Кишиневе было получено Инзовым и письмо екатеринославского гражданского губернатора, в котором он сообщал о предписании петербургского военного губернатора и просил уведомить его о предпринятых ответных мерах[298].

15 декабря 1820 г. Бессарабским областным правительством было принято решение в связи с обращением Екатеринославского губернского правления: «Приказали о взыскании с находящегося при г. генерал-лейтенанте и кавалере Инзове коллежского секретаря Пушкина должные по заемному письму дворовому человеку Росину 2000 р. с указными процентами денег, по представлении таковых, или же о законных причинах неплатежа, буде он на опровержение сего иска таковие предъявит, его, Пушкина, отзыва в сие правительство, предписать кишиневской градской полиции указом с препровождением в копии заемного письма, с тем чтобы оная о последующем немедленно рапортовала правительству, о чем Екатеринославское губернское правление и С.-Петербургский приказ общественного призрения, в которой внесен от Росина о сей претензии иск, уведомить отношением»[299]. В этом документе обращает на себя внимание обмолвка о возможных законных препятствиях к выплате Пушкиным долга; предположение о человеке, который мог повлиять на смягчение позиции в отношении должника, мы выскажем ниже. На журнале заседания правительства была сделана помета об отправлении 22 декабря 1820 г. указа Кишиневской градской полиции, ответного отношения Екатеринославскому губернскому правлению и уведомления С.-Петербургскому приказу общественного призрения. Из этих документов известен только первый [300].

Рапорт о выполнении указа кишиневская полиция дала только 14 января 1821 г.: «…коллежский секретарь Александр Пушкин, с которого велено взыскать должные дворовому человеку капитана фон-Лоде Федору Росину 2000 р. ассигнациями деньги, выехал до получения того указа в город Москву»[301]. Конечно же, Пушкин был не в Москве, и Инзов знал о его местонахождении. Еще 15 декабря 1820 г. было написано письмо к нему А. Л. Давыдова, в котором сообщалось о болезни гостившего в Каменке Пушкина[302]. Имение Каменка, где жили братья Давыдовы, принадлежало их матери Е. Н. Давыдовой и находилось в Чигиринском уезде Киевской губернии. Приехал поэт туда в канун ее именин (праздновались 24 ноября) и жил там до 28 января 1821 г. С возвращением на службу в Кишинев Пушкин не торопился и из Каменки направился в Киев и Тульчин, а затем вновь в Каменку, Одессу и, наконец, Кишинев. Таким образом, на службе он отсутствовал почти четыре месяца. Это не удивительно, поскольку в ответном письме от 29 декабря 1820 г. Инзов выражал надежду на то, что А.Л.Давыдов не позволит Пушкину отправиться в обратный путь, доколе он «не получит укрепления в силах». К этому письму была приложена копия заемного письма Пушкина, о котором Инзов сообщал Давыдову: «При сем включаю копию с отношения г. ек[атеринославского] граж[данского] губернатора] о должных г. Пушкиным деньгах. Оно давно уже получено, и я не могу на оное отвечать, не зная обстоятельств о сем деле со стороны г. Пушкина. Покорнейше прошу Ваше П[ревосходительст]во вручить ему оное и объявить, что я желаю получить от него насчет сего дела сведение, дабы сократить по сему случаю могущую быть переписку». Пушкин, несомненно, послал из Каменки такое сведение своему патрону, но оно не сохранилось[303].

Особое покровительство, которое оказывал Инзов поэту, сказалось и на дальнейшем ходе дела в связи с его долгом. Пушкин появился в Кишиневе в начале марта 1821 г., однако полиция не спешила с возвращением к его делу. Только 21 апреля Бессарабское областное правительство приняло решение по поводу рапорта Кишиневской градской полиции от 14 января 1821 г., заметив кстати, что «коллежский секретарь Пушкин из Москвы уже возвратился и находится ныне в г. Кишиневе»[304]. 27 апреля был дан новый указ полиции о взыскании долга по заемному письму, после чего Пушкин, наконец, получил повестку от 29 апреля с предписанием явиться в полицейскую часть. Письменное показание с отказом от уплаты долга поэт дал в полиции 5 мая 1821 г.

Мотивировка отказа от уплаты долга уникальна для дворянского быта того времени: «Проиграв заемное письмо барону Шиллингу, – писал Пушкин, – будучи еще не в совершенных летах и не имея никакого состояния движимого или недвижимого, нахожусь в несостоянии заплатить вышеозначенное заемное письмо»[305]. Ссылка на несовершеннолетие (а оно заканчивалось с исполнением двадцати одного года) была с юридической точки зрения вполне оправданной. Но этого Пушкину показалось недостаточно! Заем почитался, говоря на языке закона, ничтожным, если обнаруживалось, что он, во-первых, безденежный, а во-вторых, произведен для игры с ведома о том заимодавца. Эти обстоятельства прояснялись в указах 1761, 1766, 1771, 1782 гг., что говорит о больших усилиях, которые предпринимались правительством для борьбы с азартными играми. Александр I относился к ним самым непримиримым образом и дважды, в 1801 и затем в 1806 г., издавал указы «об истреблении непозволительных карточных игр»[306]. Сделать это не удалось, да и борьба с ними велась весьма слабо. Что же касалось займов, произведенных по игре, то российское законодательство было последовательным и не делало