рассказывает о волшебстве. Кстати, в них упоминаются расы моего мира. Только названия у них другие. Однако это всё же навело меня на мысль, что я — не первый, кто опробовал заклинание портации, созданное когда-то Старшими Крыльями. То есть получается, что сила пронизывает все вселенные наподобие нити для ожерелья, немного отличаясь по цвету, так сказать, и работая как коридор, по которому меня в своё время проволокло. И если в моём мире она позволяет черпать себя пригоршнями, то здесь иногда сама проникает только в некоторых людей буквально по капле, и тогда у этих счастливчиков прорезается то, что называют интуицией, удачей или шестым чувством. И очень редко попадаются те, кто может сам использовать эти крохи, но действуют они так грубо и топорно, что образующиеся откаты и «завихрения» могут не один день пугать простых людей, получая забавное название «барабашка». Кто-то скажет, что с такими способностями я вполне мог бы стать супергероем, но… Нет, не мог. Не хотел. Не имел ни малейшего желания спасать кого-либо из жителей этой планеты. Слишком глубоко пустила во мне корни ненависть к людям. И кстати, моё колдовство тоже имеет свои откаты, и очень прожорливые: любое моё заклинание отзывается во мне уколом боли и забирает столько же, если не больше, силы, восполнять которую мне удаётся с большим трудом. Это ещё одна причина, по которой кроме сглаживания зеркальных бликов кожи, я магией больше почти не пользуюсь. Да и чем больше её во мне, тем больше передаётся моим детям. А для меня это стало самым важным.

Чтобы жить в этом мире, для начала мне нужно было полностью перевоплотиться в человека. И ещё нужны были деньги. Как, наверное, и в любом из миров, здесь не любят попрошаек, и за просто так тебя никто кормить не будет. Хотя найти работу в первые несколько дней мне тоже не удалось — слишком подозрительно я выглядел в глазах местных жителей. Поэтому, чтобы не протянуть ноги от голода и не свихнуться от отчаянья, я нарушил здешний закон: попросту по-тихому ограбил чей-то солидный счёт в банке. Преступника, конечно, искали, но зря — поймать отражение в принципе невозможно. Между прочим, именно тогда я почувствовал всю прелесть догнавшего меня отката. А дальше всё стало намного проще. Я обзавёлся небольшой уютной квартиркой в среднего достоинства городе, озаботился правдивой историей жизни жертвы всесокрушающего огня, с помощью малой толики магии получил необходимые для жизни в этом мире документы и, наконец, нашёл работу, с которой мог бы справиться. И никто не сказал мне ни слова, потому что, как оказалось, здесь за деньги можно купить почти всё. Даже новое имя и покой. А я собирался остаться тут очень надолго. По крайней мере, пока не найду возможность собрать достаточно магии, чтобы вернуться домой.

Первая эххи у меня появилась спустя примерно полгода после того, как я открыл глаза в ночном лесу этого мира. Это была, так сказать, проба пера, эксперимент, который кончился вполне удачно: спустя положенный срок на свет родилась маленькая светлоглазая девочка. И, поняв, что семя брошено в благодатную почву, я вскоре оставил их с матерью. Тогда мне не было жаль их. Да мне, если честно, было до лампочки, что с ними будет дальше. Ребёнок родился, здоровый, с явными чертами моего народа. Остальное — к демонам! Люди? В мечтах они все вымерли от какого-нибудь проклятья, оставив эту землю моим потомкам. Мне нужно было двигаться дальше, закладывать фундамент для своей новой «семьи». И я продолжил.

Я имел несколько эххи одновременно, и каждая была уверена, что она единственная в моей жизни, даже не догадываясь об обратном. Ни одна из них никогда не была в моём жилище, и после расставания я не опасался встретиться с кем-либо из них на улице, в магазине, ведь они либо не узнавали меня, либо просто проходили мимо, не замечая. Об этом я всегда мог позаботиться, потому что всегда чувствовал ту, которая произвела на свет моего ребёнка.

Постепенно число моих детей перешагнуло десяток. Я плодил их, не чувствую любви, словно поросят на ферме, которые нужны, чтобы выжить. Мне даже думалось, что в идеале лет через десять следовало бы собрать всех этих полулюдей в одном месте где-нибудь в глуши подальше от людей, построить что-то вроде скита и неспеша, обстоятельно учить их законам крови. Но я также отлично осознавал, что этот мир не позволит в краткий срок исчезнуть нескольким десяткам детей. Правительство и военные всех на уши поставят, всю страну перероют в поисках, пока не найдут. А технические возможности для этого здесь довольно обширны. Нужно отдать должное людям, их связь с детьми довольно велика. Поэтому я решил положиться на магию унэокарри, присутствовавшую в каждом из этих малышей. Рано или поздно она, как ловкая рука, потянет за ниточку и соберёт воедино все юные «отражения», как бусины на нитке. Конечно, тогда будет намного труднее, но они всё равно поймут, почувствуют сердцем своё единство и, пусть и поздно, но пройдут инициацию. И мне нужно будет оказаться рядом, потому как только Старейшина может открыть в юноше силу Ветра или благословить девушку на материнство.

Годы входили в мою жизнь, сменяя один другой. Менялось моё восприятие этого мира и отношение к окружающему. Менялся я сам. Я начал по-другому думать, говорить, и в один прекрасный день неожиданно для самого себя впервые под этим солнцем почувствовал гордость, когда на моих руках оказался закутанный в пелёнки бледнокожий малыш, мой сын. И хотя он был уже далеко не первым, внутри меня шевельнулось что-то тёплое, светлое. В тот момент я понял, что унэокарри этого мира больше не являются для меня наполовину людьми. Все они, начиная с этого младенца, вдруг стали только моими. Они стали моей настоящей новой семьёй. Тогда я впервые искренне поблагодарил человеческую женщину за столь ценный дар. Кажется, в тот момент я сам в какой-то мере стал человеком.

Но самое удивительное случилось со мой всего два года назад — я вступился за человека. Не знаю почему, но в тот вечер я не смог пройти мимо того, как трое высоких, загорелых, явно навеселе выродка, стоя вокруг невысокой девушки, перекидывали друг другу сумочку и самозабвенно гоготали, когда невысокая измученная фигурка пыталась перехватить её, и дрожащий голос уговаривал их прекратить. Поначалу мне была просто неприятна эта картина, но неожиданно до меня долетели столь омерзительные слова, что я остановился как вкопанный:

— Хочешь