Костя услышал знакомый голос. Этот голос успокаивал. Этот голос принадлежал родному человеку.

Мамочке плохо. Я должен позвать доктора. Он сделает ей голову.

Костя, чтобы помочь своей маме, ты должен сначала помочь себе. Ты помнишь, где ты?

Меня украл дядя.

Да, правильно. Ты в его машине. Но ты можешь отсюда сбежать.

Как?

Просто повторяй за мной.

Хорошо.

Повторяй все, что я говорю. Готов?

Да.

Николай.

Николай.

Валерьевич.

Валерьевич.

Буйнов.

Буйнов.

Николай Валерьевич Буйнов.

Николай Валерьевич Буйнов.

Буй.

Буй.

15 сентября 1981 года.

Костя повторил.

Голос попросил повторить еще раз, и малыш сделал.

***

Водитель грузовика с открытым ртом смотрел на мальчика, который лежал на заднем сиденье связанный, с платком на глазах, и произносил его имя, школьное прозвище и дату рождения. Будто читал из книги! Как мантру, как заклинание, как проклятие!

И кровь в Колиных жилах остановилась. Его глаза так сильно полезли на лоб, что он испугался, как бы они не выпали на пол кабины. Как же ему тогда вести грузовик?

Он начал судорожно осматривать салон грузовика в поисках какой-нибудь записки с его именем и датой рождения. Потом он подумал – какого хрена? Разве пацан умеет читать? Ему же два или три года! Да он же говорит кое-как!

А тебя не смущает, что он в повязке?

Коля еще раз посмотрел на парня. Убедился, что повязка по-прежнему закрывает глаза. Может, платок просвечивает?

Ты че, дурак?

Может, платок сполз, и парень видит в маленькую щелку? Может, в нем дырка?

Нет! Никакой дырки! Этот пацан тебя знает! Знает твой год рождения! Знает твое погоняло!

Что происходит? Что происходит, мать твою? Как такое возможно? Он что, гребаный экстрасенс? Он что, провидец? Это что, копперфильдский отпрыск?

Идиотский смешок слетел с губ. Но губы тут же скривились.

Пацан только твой адрес не говорит.

– Класнодаская, дом шешнасать, втолой подезд, квалтила двасать девять, тлетий этас.

На этот раз Коля смотрел на парня так долго, что даже забыл о дороге. Ужас накатывал на него огромным стопятидесятитонным катком, который давил его в лепешку, кровь прилила к лицу.

Грузовик съехал на обочину, и Коля почувствовал, как машину начало трясти.

Тормози, брат! Тормози.

Коля ударил по тормозам. А малыш все повторял свою зловещую мантру:

– Никала Валельевись Буйнов, Буй, пятнасатое сентябля тыся девясот восемесят пелвово года, Класнодаская, дом шешнасать, втолой подезд, квалтила двасать девять, тлетий этас.

Голос малыша напоминал монотонный счет мешков в амбаре с зерном. Один, два, три, четыре, эх, достало, пять, шесть, семь…

Грузовик остановился. Коля вытер пот со лба.

Как же он потел. Стало так жарко, как у него дома, когда его тупая жена закрывала все форточки и при этом вечно ныла, что продует Сашку – их дочь. После смерти младшенькой она стала бояться всяких болячек. Тупая сука сама не подозревала, что только хуже делала. Бациллы в духоте развивались, как шлюхи в теплых странах. Коля орал на нее, потому что ему было жарко и душно.

Но сейчас было еще хуже.

Стало нестерпимо жарко.

И малыш этот добавлял угля в топку, он все бросал и бросал, он все лепетал и лепетал кошмарные слова. Досье на Колю. И Коля, впервые с того момента, когда его взяли с наркотой в девяносто восьмом, когда ему еще не было восемнадцати лет, запаниковал по-настоящему. Тогда ему удалось отмазаться. Спасибо дяде Тарасу, который откинул копыта через полгода. Рак легких, курил, как дымоход в котельной. Но сейчас Коля был на крючке.

Он с ужасом смотрел на малыша, который, похоже, намочил штаны, и Коля понял, откуда пахло мочой.

Ты его впервые видишь, а он все про тебя знает. Кажется, он знает тебя лучше, чем родного батю. Хотя, может, у него и бати-то нет. Ведь он тут был один со своей мамашей. А ты знаешь, что это значит для тебя.

Он проглотил горькую слюну. Хотелось пить.

Что это значит?

Ты должен избавиться от пацана.

Убить, что ли?

Ну, хрен знает. Какие еще варианты есть? Отправь его в космос или посади на подводную лодку и опусти в Марианскую впадину, можешь на необитаемый остров увезти. Я не знаю! А ты сам как думаешь?

Нет, я не буду убивать пацана. Я не убийца. Та баба… Это была случайность. И я не убивал ее. Она как-то сама подстроила. Волшебница хренова. Но пацана я не убью. Бог не простит мне. Я не возьму грех на душу.

Малыш все шептал и шептал. Время шло. Коля начал чесаться. Руки нестерпимо зудели. Жопа тоже. Жопа особенно. Будто он не мыл ее уже два года. Черт, вот это его пробрало. Будто сел на муравейник.

Нервы, нервы. Надо бы выпить какое-нибудь успокоительное. Например, пива.

Но пиво кончилось. Последняя бутылка валялась на полу, пиво вылилось на резиновый коврик и воняло на весь салон. Коля не помнил, когда он уронил бутылку. Может, когда мама пацана начала устраивать забеги на дороге?

Я не убью его.

Но избавиться все же надо.

Тогда я оставлю его в лесу.

Допустим, он оставит его и уедет. Так он не убьешь мальчика. Предоставит судьбе право выбора. Если Богу угодно, он его спасет. Правда, тогда Коле капздец.

А может, и нет.

Малыш напуган, он потерялся, он бредит, говорит какие-то имена. С кем не бывает? Ну найдут его легавые, ну услышат, что он лопочет, потом спросят у меня, откуда пацан знает мое погоняло. А мне почем знать? Скажу, что не знаю. Может, он экстрасенс какой-то. Может, насмотрелся «Битвы экстрасенсов» и погнал читать мысли. Все дети так делают.

Опасно. Особенно если фараоны начнут шустрить и вынюхивать. Тебя наверняка видели на заправке около поворота на эту дорогу. Свидетели всегда найдутся. Так что ты ходишь по тонкой тростиночке, Коля.

Все равно я не буду его убивать. Просто оставлю в лесу.

– Оставлю, – сказал Коля.

Он прикусил губу.

Черт, до чего жалко пацана. Но его, Колю, еще жальче. Ведь у него двое детей, тупая жена, жирная любовница, а может, еще и третий ребенок скоро будет.