– Да вы даже фамилии его не знаете! Какая тут может быть важность?

Они убеждали ее уже полчаса, но дама была тверда, как невский гранит. Конечно, она была права – две юные барышни вламываются в музей, чтобы найти молодого человека, с которым, судя по всему, почти не знакомы. А если и знакомы, то не в том смысле, в каком принято в приличном обществе. Скорей всего, было написано на ее строгом лице, хотя вслух она этого не произнесла, он вон с той маленькой неряхой в потертых джинсах провел ночь, а теперь она беременна и хочет от него получить денег на аборт, а то еще и предложение пожениться. Только об этом раньше надо было думать и с кем попало в постель не прыгать. А то нашли, видишь ли, брачную контору или справочное бюро. Ну и молодежь пошла…

Под этим осуждающим взглядом Вика краснела, бледнела и заикалась, и от этого выглядела действительно виноватой. Наталья тоже была растеряна. Не скажешь же просто так с бухты-барахты, что они ищут похитителя картин, а этот Дима – единственная ниточка к нему. Так, пожалуй, и в сумасшедший дом попасть можно. А придумать, тем более соврать что-то, она не могла.

– Может быть, – ухватилась она за почти призрачную надежду, – вы спросите кого-нибудь из руководства. Пожалуйста, я очень прошу. Если там тоже откажут, мы сразу уйдем.

Строгая дама на удивление быстро согласилась. Она сняла трубку местного телефона и, обращаясь, судя по всему, к кому-то очень уважаемому, в красках описала приход двух незнакомок, которые искали художника.

Телефонный аппарат был старым, но микрофон в нем – видимо на последнем дыхании – работал на полную катушку, поэтому ответ прямо-таки прогремел в маленькой комнатенке:

– Дайте, дайте им адрес. Пусть-ка съездят. И скажут, где адрес получили! А то этот лоботряс уже три недели не появляется на работе и мобильный у него отключен.

Строгая дама тяжело вздохнула, грузно поднялась со стула и, подтверждая догадку Натальи, направилась не к общей картотеке, а к стеллажу. Достала толстую потрепанную папку-скоросшиватель, долго листала ее и наконец продиктовала адрес.

– Спасибо вам огромное, – восторженно пролепетала Вика. – Вы даже и представить не можете, как нам помогли!

Дама презрительно передернула плечами, но промолчала.

* * *

Было всего пять часов вечера. Дождь прекратился, ветер стих, но на город опустилась кромешная темень. Как же тут жили раньше, подумала Наталья, когда не было вездесущей сияющей, сверкающей рекламы и даже обычных электрических фонарей? Тусклые масляные плошки? Да и то – только в центре. А как на окраинах? Полный мрак. Бр-р-р… Страшно.

Но сейчас рекламы, пожалуй, было с избытком. И еще – огней автомобильных фар. За то время, что они провели в музее, машин на улицах только прибавилось. Весь центр стоял. Вдоль Литейного змеей тянулась гудящая, пиликающая и тарахтящая вереница железных коней и ласточек с их озлобленными и нервозными от бесплодного ожидания хозяевами. Конца ей видно не было, а двигаться она, похоже, никуда не собиралась.

Несколько секунд Наталья постояла, глядя на этот бесконечный поток, на припаркованный у тротуара Mercedes, обернулась к Вике:

– Сколько нам пешком добираться?

– Минут за сорок дойдем.

– Ладно, пошли. Заодно проведешь экскурсию.

Вика весело кивнула:

– Это запросто. А Сережу тут оставим?

Вот как! Уже и Сережа. Она внимательно посмотрела на Вику, смущенно переминающуюся с ноги на ногу. Было ясно, что девушке очень хочется, чтобы этот медведь сопровождал их.

Наталья подошла к машине. Корнев мгновенно выскочил, приоткрыл дверцу.

Наталья отрицательно покачала головой:

– Мы собираемся прогуляться.

Она достала заветный листок и продиктовала адрес. Корнев кивнул, вытащил свой телефон.

– Через двадцать минут встретимся на углу Литейного и Пестеля, я тебе ключи от машины передам, подгонишь ее…

Закончив разговор, он подхватил девушек под руки и, лавируя между намертво ставшими машинами, повел на противоположную сторону проспекта, и дальше – к Неве. Измученные водители с завистью провожали их глазами.

Неторопливо шагая мимо дворцов, доходных домов, церквей и, автоматически отмечая, как классический стиль сменяется эклектикой, а та – модерном, Наталья думала о своем.

Закончить бы поскорее с выставкой и вместе с Володей поехать к папе в Англию на все рождественские праздники.

Они еще ни разу никуда не ездили вместе – поездки в гости к Ксю или просто за город не считаются. А так хочется провести самый семейный праздник с самыми близкими людьми. Пусть не дома, в тихой камерной обстановке, на небольшом эксклюзивном приеме или в «Рице», но непременно в узком кругу, чтобы ощутить благотворную ауру домашнего очага. Это в другие дни, даже в новогоднюю ночь, можно сломя голову броситься в море шумных развлечений, а Рождество – священно, оно требует душевного тепла и уюта. Как бы это устроить? Сможет Володя вырваться с работы в это время хоть на недельку? Обязательно должен! Это очень важно не только для нее, но и для него. Для них обоих.

Мысли были прерваны громкими воплями – на перекрестке столкнулись две машины. Владельцы разбитых автомобилей яростно доказывали друг другу собственную непогрешимость и полную профнепригодность противника.

Наталья взглянула на спутников и на минуту замерла: эти двое каким-то непостижимым образом преобразились. От равнодушия и бесстрастия Корнева не осталось и следа, он увлеченно обсуждал с возбужденной и внезапно похорошевшей Викой петербургские стихи Иосифа Бродского, рядом с домом которого они как раз находились.

Санкт-Петербург.

Набережная Робеспьера.

С Литейного они свернули направо, вдоль Невы.

Здесь было уже совсем иначе – тише, темнее, безлюднее. Слева зловеще поблескивала вороненой сталью Нева, справа высились темные громады полуразрушенных, полупустых построек разных эпох и стилей, лишь вдали светился очередной «дом на набережной». Но не доходя до него они замерли перед ликами Шемякинских сфинксов. А между темными силуэтами этих мифических существ, как в вычурной бронзовой раме на противоположном берегу реки в тусклом свете фонарей проступали контуры Крестов[28]– вполне реального места, ставшего для Анны Ахматовой и тысяч ее сограждан-петербуржцев символом страшных лет.

Сырой и темный двор-колодец, гулкое эхо шагов в длинной неосвещенной арке – какое жуткое место почти в самом центре города, всего в нескольких шагах от освещенной огнями площади Смольного!

Здесь и была берлога Димы.