Эту уникальную коллекцию Оля назвала «Новый Ренессанс».

– Как тебе удается быть и разной и сохранять присущий только тебе стиль? – спросила Наталья, вспоминая прошлые коллекции Оли Русан «Великий Бал S» и «Царская Охота».

Оля пожала хрупкими плечами:

– Для того чтобы ты и другие могли выбирать то, что им нравится, то, что подчеркнет их индивидуальность! Современной женщине приходится очень нелегко, и кажется, что нужно создавать моду, которая отвечала бы вызовам реальности. Но на самом деле женщине нужны образы, позволяющие бежать от реальности, отвлечься и забыться.

Наталья удивленно посмотрела на Олю:

– Да ты настоящий философ!

– Приходится, – неопределенно ответила модельер и деловито предложила: – Примерь вот это.

Да, она, как всегда, оказалась права. Длинное красное атласно-шелковое платье, расшитое жемчугом, гранатами и хрусталем, будто специально было создано для Натальи. Разрез до бедра венчала вышивка в виде змейки, а по загорелой спине струились нити из горного хрусталя, и все это не только подчеркивало достоинства фигуры, но и, в сочетании с длинными черными волосами, придавало ее экзотической внешности неповторимый загадочный колорит.

Москва. Ваганьковское кладбище.

Бывают же такие странные утра, когда в Москве, в самом ее центре, умудряешься проскочить без единой пробки! Почему так вышло именно сегодня, в день Елениных похорон, объяснить было невозможно. Разве что тем, что выехала Наталья заблаговременно, на эти самые пробки и рассчитывая. Потому так и получилось, что на Ваганьковском кладбище она оказалась на полчаса раньше всех.

Ну что ж, их тоже можно провести с толком.

Ваганьковское – не столько место скорби, сколько некрополь-музей, куда люди ходят, чтобы увидеть могилы знаменитостей. Писатели, спортсмены, художники, артисты. Могилы, посещаемые и ухоженные или, наоборот, всеми забытые и заброшенные, разрушенные часовенки, статуи, странные и знакомые фамилии на надгробиях, титулы, звания, стихи, необычные надписи. Наталья бродила между ними, занятая своими невеселыми мыслями.

В сущности поездка в Питер ничего не дала. Да, конечно, теперь стало известно, кто сделал копии, но это все. Смерть художника, виртуозно подделавшего рисунки Модильяни, обрывала нити, ведущие к заказчику. Конечно, Корнев смог за оставшийся день отыскать родителей погибшего графика, и они даже согласились показать его школьные фотографии. И все же то ли за давностью лет, то ли из-за отсутствия на снимках, но Вика не смогла опознать никого, похожего на Алекса. Наталья неожиданно замерла. Безголовая женская фигура из белого мрамора под черными пальмами, пьедестал покрыт странными надписями. «Соня, научи жить», «Солнцевская братва тебя не забудет», «Мать, дай счастья жигану». Да это же Сонька Золотая Ручка – богиня преступного пантеона!

Полчаса пролетели незаметно, и все же, перед тем как войти в церковь Воскресения Словущего, Наталья постояла несколько минут, любуясь архитектурой здания.

На отпевание Елены Визировой собрался весь бомонд. Не то чтоб это было очередным развлечением или глубокой народной скорбью, но телеведущую знали очень многие и попрощаться с ней – не только повод шикануть новым автомобилем или нарядами, но и единственная возможность проявить искреннее сочувствие.

Полированный дубовый гроб с латунными накладками стоял на специальной подставке.

Крышку гроба не открывали, видимо никакие гримеры не брались привести в более-менее пристойное состояние обгоревший труп. Был лишь утопающий в белых лилиях портрет, с которого на собравшихся смотрела улыбающаяся Елена. На время отпевания портрет убрали.

Все пришедшие уже держали в руках горящие свечи. Наталья зажгла и свою.

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков, – начал священник заупокойную молитву.

Наташа задумчиво посмотрела на настенную роспись. А потом снова перед глазами возникли картинки из недавнего прошлого: отель, вечеринка, горная дорога… Успех, деньги, любовь к жизни, искушения, беззаботность и такой печальный конец. Наталья тяжело вздохнула. Разве это справедливо?

– …Во блаженном успении вечный покой подаждь, Господи, усопшей рабе Твоей Елене и сотвори ей вечную память, – пропел диакон.

Хор трижды повторил последние слова, и отпевание завершилось.

Началось прощание. Наталья впервые увидела родителей Елены, первыми обходивших гроб. Еще совсем нестарые люди, но горе превратило их в стариков. А вот и Визиров. По его плохо выбритым щекам катились слезы, он театрально прижался к кресту на крышке гроба и громко, со всхлипами, стал просить прощения за нанесенные покойнице обиды. Кто-то потянул его в сторону, подвел к руке священника. Алексей, будто ничего не видя, приложился к ней и, обхватив голову, отошел.

Ваганьковское – не столько место скорби, сколько некрополь-музей. Могилы писателей, спортсменов, художников, артистов – посещаемые и ухоженные или, наоборот, всеми забытые и заброшенные… Наталья бродила между ними, занятая своими невеселыми мыслями.

Наталья подошла к гробу одной из последних. Положила букет нежных роз. Грустно покачала головой.

Запел хор, гроб вынесли из церкви, и траурная процессия медленно двинулась в глубь кладбища. Скорбные лица заметно оживились. Трое весьма солидных мужчин начали тихо переговариваться о чем-то, явно не относящемся к прошедшей церемонии. Человек пять, и вовсе не стесняясь, разошлись в стороны и с нескрываемым любопытством поглядывая по сторонам в поисках могил известных людей или знакомых. Наталья понимала, что это общее оживление – вовсе не черствость и толстокожесть всех участников действа, а просто вполне закономерная реакция на только что пережитое. Да и вообще, отпевание имеет не столько печальный, сколько трогательный и торжественный характер, в нем нет места гнетущей душу скорби и безнадежного отчаяния. Даже одежда священника светлая, а церковный чин не усиливает скорбь, не возбуждает безудержного плача. Тем не менее такое нескрываемое равнодушие к чужой смерти возмутило ее не меньше, чем показное Визировское витийство.

Однако спектакль еще не закончился. Когда гроб начали опускать в могилу, Визиров взвыл как заправская плакальщица в классической греческой трагедии, бросился к открытой могиле, будто намереваясь быть погребенным вместе с Еленой, но был, разумеется, остановлен. Тогда он бухнулся на колени, трясущимися руками вытащил из-за пазухи черный бархатный футляр. На полированную крышу посыпались сияющие в лучах солнца, словно слезы небесных ангелов, бриллианты. Они звонко ударялись о твердую дубовую поверхность, отскакивали от нее, подпрыгивали, разбрасывая в полутьме могилы снопы искр. Следом полетели комья земли…

Рядом кто-то потрясенно ахнул, за спиной раздался сдавленный вскрик, а Наталья лишь досадливо поморщилась. Какая низкопробная мелодрама, пусть даже и искренняя.

Над могильным холмиком поставили добротный крест. Рядом уложили цветы и фотографию Елены. Рыдающего Визирова подхватили под руки двое дюжих молодцев и осторожно повели к выходу.